Киммерийский закат

Сушинский Богдан Иванович

Уже у двери доктор неожиданно остановил генерала. Оказывается, дурацкие вопросы его на этом не исчерпались.

— Видите ли, насколько я понял, вся резиденция Президента окружена и лишена связи.

— Ну и что из этого? — с вызовом спросил генерал.

— Может случиться так, что мне понадобятся лекарства. Из тех, которыми я здесь не обладаю. Могу ли я в таком случае съездить в Севастополь, или каким-то образом связаться с коллегами по телефону?

— Если каких-то лекарств нет у вас, в Севастополе их тем более нет. Забыли, в какой стране живете?!

Отсюда, с дачи, без особого разрешения никто не выйдет. И боюсь, что разрешения давать будет некому.

21

Обед проходил «в тесной и дружественной…». Слегка подвыпив, Елагин все время пытался демонстрировать рус­ско-казахскую «нерушимую», в лучших традициях советских времен, и при этом конечно же обнимать Кузгумбаева. Эти объятия очень напоминали ритуально компартийные поцелуи Брежнева, от которых лидеров всех уровней воротило до тошноты и рвоты, но, как и его предшественники — в ситуации с Леонидом Ильичем, лидер казахов стоически терпел это.

Ну а после обеда, как водится, прощальный концерт. Лучшие коллективы в национальных костюмах. Несколько танцев, несколько песен. В пределах получаса. В очень узком кругу. За необъятной пиалой чая.

На сцене уже появился «заключительный» ансамбль народных инструментов, когда, ощутив легкое прикосновение чьей-то руки, Кузгумбаев оглянулся. Это был первый помощник президента Отарбек. Только он имел право в такие минуты прикасаться к руке Отца Казахов, отвлекать его, привлекать свое внимание.

Не произнеся ни слова, Отарбек выразительно повел подбородком в сторону стоявшего в трех шагах от них начальника республиканского Управления госбезопасности Воротова. Он был единственным из ведущих республиканских руководителей, русских по национальности, которых Кузгумбаеву, в его яростном движении за национализацию кадров, так и не удалось заменить казахом.

— Пусть приблизится, — сквозь полустиснутые зубы процедил Казах-Ата.

— Нельзя. Просит подойти. Конфиденциально.

Кузгумбаев уничижительно взглянул на первого помощника: «Кто к кому должен подходить?!», но тот, мужественно стерпев его взгляд, как служебную оплеуху, кротко объявил: «В интересах». И этим все было сказано.

Президент знал: свое «в интересах» первый помощник произносил лишь в тех случаях, когда надо было поступать только так, и не иначе, поскольку это действительно было в его, Кузгумбаева, интересах. А заметив, что Казах-Ата поднимается, уточнил:

— Разговор по поводу русского гостя.

Кузгумбаев извинился перед Елагиным, произнес: «Я на минутку» и отошел.

— Нужно задержать отлет Президента России, — безо всяких вступительных слов произнес Воротов. Он хоть и был из русских, но из местных, казахских, из давно осевшего в столице уральского казачьего рода. Главный кагэбист республики неплохо владел казахским, хорошо знал местные обычаи и навсегда усвоил для себя, что служить нужно тому хозяину, на территории которого… служишь.

— Что значит, «задержать»?

— Так велено.

— Понятно, что велено… Да только велено было вам, и потом…

— Хотя

бы на час. Хотя бы…

— Но у него вот-вот вылет, — рванул Кузгумбаев манжет рубахи над часами. С Воротовым они знакомы были еще с тех времен, когда в казахских верхах никто и бредить не смел о должности президента.

— Знаю, вылет. В шестнадцать. Но Москва требует задержать его; во что бы то ни стало — задержать.

— Во-первых, какая такая Москва, если речь идет об отлете Президента России, а не Союза? Кто конкретно?

— А кто еще может потребовать у меня, кроме Президента Русакова, который непонятно где находится сейчас, и шефа КГБ?

Кузгумбаев знал, что, по казачьей вольнице своей, Воротов никогда не испытывал перед московским начальством ни страха, ни подобострастия. Но на сей раз он явно выглядел встревоженным.

— Корягин хочет задержать самолет Президента России? Прекрасно, пусть задерживает! Но не в моем аэропорту. Мне международный скандал не нужен.

— Он никому не нужен. — «Уже, видите ли, “международный” — резануло слух Воротова. — Быстро же вы тут все особачились!»

— Пусть приземляют его в своем Волгограде, и делают с ним, что хотят.

— Такая версия тоже отрабатывается, Оралхан Изгумбекович. Но она нежелательна. Крайний случай. И столь же крайне нежелательный.

У Воротова благодушный вид хитроватого сельского дядьки, некстати напялившего на себя выходной костюм. Но Кузгумбаев знал, что за этой благодушной наружностью скрывается хитрый, настойчивый кагэбист бериевского пошиба. В свое время дед его, казачий есаул, переметнулся к красным и сначала возглавлял дивизионную разведку, а затем — уральскую краевую ЧК.

— Я не могу отменить вылет Президента России! — готов был взорваться Кузгумбаев. — Даже если этого просит шеф КГБ. Это ваши проблемы, вот и решайте их.

— Если будем решать мы, это в самом деле может вылиться в политический скандал. Если же задержите вы — всего лишь восточное гостеприимство, употребить которое в этот день я бы советовал вам очень настойчиво. — И, не удержавшись, едва слышно пробормотал: — Может быть, даже в интересах самого Елагина.

— И это — тоже забота вашего шефа, — поспешно парировал Казах-Ата.

— В том-то и дело, что нет, — внушительно произнес Воротов. И только теперь Кузгумбаев понял, что речь идет не только о том, чтобы самолет Президента России прибыл в Москву на час-другой позже; в эти минуты в Москве решается вопрос: «Что делать с этим самолетом, когда он, уже ночью, появится в небе России. Впрочем, почему России? Сбить-то его могут и в небе суверенного Казахстана».

— Послушайте, генерал, там что, действительно все настолько серьезно? — вдруг доверительно спросил Казах-Ата. Он знал, что Воротов слишком болезненно для своей должности реагирует на любое неуважение или хотя бы невнимание к себе и точно так же благодарно воспринимает знаки доверия высшего руководства Казахстана. Особенно сейчас, когда Союз — на грани развала, а Казахстан — на грани объявления полноценной независимости.