Киммерийский закат

Сушинский Богдан Иванович

Женщине было под тридцать. Любовно отточенные черты смугловатого европейского лица умилительно сливались с едва уловимыми очертаниями азиатского лика, а смоль волос представлялась ему настолько натуральной и такой манящей, что Виктор едва сдерживался, чтобы не запустить в нее пальцы.

Женские волосы всегда были его слабостью. Если он когда-либо и влюблялся, то не в лицо, не в стан, и не в «бед­растую» походку, а именно в волосы. Однажды даже вынужден был расстаться с прекрасной женщиной, буквально взрывавшейся гневом при каждой попытке Виктора пройтись пальцами по ее густоволосому,

курчавому и, как терновник, жесткому затылку. Притом что он так и не понял, почему подобные прикосновения вызывали у избранницы столь яростное невосприятие.

— Вы так наклонились надо мной, мужчина, словно чего-то там, на моем затылке, упорно ищете, — не теряла присутствия духа обладательница телесной роскоши.

— Родинки на плечах считаю.

— Во-от как?! И много их там?

— Всего две. — Чтобы не привлекать всеобщее внимание, они общались вполголоса, едва выговаривая слова.

— Странно, все остальные мужчины насчитывали по три. Плохо стараетесь, кабальеро.

— Значит, до третьей пока не добрался, — еще беспардоннее склонился над ней Курбанов, сожалея, что так и не решится оттянуть ворот платья.

— Уж не собираетесь ли припадать к каждой из них? — иронично, хотя и с легкой тревогой, поинтересовалась женщина.

— Пока что не… собираюсь.

— А стоило бы.

«Ну, знаешь! — изумился Курбанов, окончательно сраженный ее неуязвимостью. — Интересно, как бы ты отреагировала, если бы действительно стал припадать?! Причем к каждой из трех, маз-зурка при свечах!»

Виктор и дальше нависал над ее охваченными белой штормовкой покатыми, аристократически-развернутыми плечами, хотя прекрасно понимал, что смущает женщину и что рано или поздно терпение ее должно было иссякнуть.

Пройдясь краем глаза по стоявшим в салоне вместительного автобуса пассажирам, он вновь решительно наклонился и едва ощутимо прикоснулся губами к завиткам на ее шее.

Женщина поежилась, повела плечами, но так и не повернулась к нему.

— Теперь-то вы наконец остынете, сир?

— Постараюсь, только вряд ли удастся.

Смуглянка медленно, словно бы утоляя боль, покачала головой.

— Люди же вокруг.

— Они понятливые.

— А скандал, который мне придется учинить, предварительно приведя вас в чувство?

— Так ведь родинки на шее считаю — только-то и всего, маз-зурка при свечах.

Двумя пальцами он все же слегка оттянул ворот платья и заглянул за него, осматривая оголенную спину. «Любая другая давно съездила бы по физиономии. Эта же, маз-зурка при свечах, молчит; странно…»

— Когда настоящий мужчина припадает к моей спине… ему уже не до переучета родинок, — сладострастно мстила ему брюнетка.

— Еще бы!

— Вот только я уже забыла, когда в последний раз это случалось.

«Слишком упрощенный сценарий», — опять усомнился Курбанов. Весь его мужской опыт свидетельствовал, что на самом деле так не бывает. То, что он только что услышал, грубо смахивало на призыв самки. Тем более что у него были все основания не верить этой смазливой паршивке относительно того, будто она действительно забыла, «когда в последний раз это случалось».

Уже нутром почувствовав, что что-то тут не так, Виктор

вновь, только пристальнее, осмотрелся. Ничего подозрительного. Обычная, полусонная-полуидиотская атмосфера вечернего автобуса: одни уткнулись — кто в газету, кто в книгу; другие благопристойно дремлют или столь же благопристойно обнимаются.

Подозрение вызывал лишь стоявший чуть позади, слева, мордоворот с армейской стрижкой и гладко выбритым затылком, от которого за версту несло дешевым одеколоном из третьеразрядной парикмахерской. Но если эта паршивка в самом деле предстает в качестве приманки, то на сей раз дешево наодеколоненного дебила окажется маловато, маз-зурка при свечах. Готова ли она смириться с этим?

— Вот видите: сразу же приумолкли и занервничали, — вернула его к суровой реальности женщина. Она все еще вела себя так, словно лично ее в этом мире уже ничто не волновало.

— Так уж и занервничал! — едва слышно пробормотал Виктор, не поверив ее безмятежности.

— И не пытайтесь оправдываться.

Впервые Курбанов заметил ее еще на конечной остановке. У станционного навеса брюнетка появилась вслед за ним, однако остановилась в пяти шагах, у киоска. Не скрывая своего интереса, жадным — именно жадным! — взглядом прошлась по его лицу, по облаченной в плотно облегающий серый плащ фигуре — только что прошел дождь, и с моря потянуло далеко не летней прохладой; по зеленой «адидасовской» сумке, очевидно, вмещавшей в себе все скромное состояние мужчины.

— Я не оправдываться пытаюсь, а понять, что за всем этим последует, — уведомил Курбанов, обращаясь к ее величественной спинке.

— За чем, «за всем этим»?

— За флиртом.

— Но ведь вам лучше знать, что именно должно последовать за… вашим флиртом.

— Точнее, за нашим с вами… Так сказать, обоюдным, — уточнил Курбанов.

Стрижка у брюнетки была довольно короткой, равной по всей голове, так что прическа напоминала германский шлем, а главное, что Курбанову она нравилась. Как нравилось и все остальное в этой женщине. Она вообще принадлежала к тем особам, которые попросту не могут не нравиться. Не зря же этот парень с луженым армейским затылком и в синеватом пятнистом френче так уставился на нее.

— Скорее всего, за ним последует остановка, на которой вам придется выйти.

— Не удивлюсь, если окажется, что это и ваша остановка.

— Уже хотя бы потому, что на вожделенной вами остановке пригородного поселка Южного обычно выходит большая часть пассажиров, — парировала женщина и, оглянувшись, победно и в то же время мстительно, улыбнулась.

3

Президент еще не знал, что это: путч, переворот, попытка ввести несанкционированное чрезвычайное положение? Но по составу входивших в группу людей понял: сами по себе они ничего, никакой силы и власти не представляют. Другое дело, что эта группа кем-то сформирована. Но кем именно? Председателем Верховного Совета Лукашовым? Шефом госбезопасности Корягиным? Нет, самим вице-президентом Ненашевым, единственным, кто в самом деле обладал хоть какой-то государственной властью? Но быть такого не может! Кто угодно, только не это ничтожество!