Киндер-сюрприз для зэка
Шрифт:
— Не боишься, что с дуру пальнёшь, а тебя твой шеф за это с говном смешает? — добавил Макс, наблюдая за теми двумя, что приближались спереди.
Он демонстративно остановился и стал рыться в карманах, словно в поисках сигарет. Расчёт на то, что его слова возымеют действие, оказался верен, парень, поколебавшись немного, решил, что баловаться оружием действительно не стоит и убрал пистолет. Вместо этого, размахнувшись что было силы, он направил увесистый кулак в затылок Максу. Если бы удар достиг цели, Макс на долгое время превратился бы в тряпичную куклу. Как минимум. Но, уловив боковым зрением начало движения, он пригнулся, поднырнув под руку парня, и коротко
Двое других были уже рядом. Макс рывком обернулся к тому, кто оказался ближе и, не дожидаясь пока тот ударит первым, врезал ему ребром ботинка под коленную чашечку. Здоровяка аж перекосило на сторону, чего, собственно, Макс и добивался. Кулак его правой руки звучно упечатался в висок нападавшего. Тот закатил глаза и рухнул, словно бык на бойне.
Третий из нападавших сгоряча не успел сообразить, что случилось с его напарниками, и ринулся в драку с воинственным пылом человека, чувствующего, что перевес на его стороне. Макс едва успел уклониться в сторону от его мощных, но несколько беспорядочных, ударов. Парень повернулся к нему, на мгновение раскрывшись, Макс тут же этим воспользовался и нанёс ответный удар между близко посаженными пуговками глаз противника. Кровь из переломанного носа хлынула потоком, заливая нижнюю часть лица парня. Тот заревел и, мотая головой, ещё сильнее заработал кулаками. Макс выждал момент и подцепил его левой в печень. Нападавший осел и съёжился, однако продолжил надвигаться на Макса, двигая руками, хотя уже и не так интенсивно.
— Отдохни, — посоветовал ему Макс, отступая.
Но слова были сейчас бесполезны. Амок, владевший парнем, делал его глухим и безрассудным.
— Остынь, — сделал ещё одну попытку Макс.
Вместо этого здоровяк с удвоенной силой бросился на него, стараясь попасть в голову. Макс отклонился назад, тот, войдя в раж, насел на него, и вдруг нога Макса, взлетев вверх, впечаталась в его промежность. Руки парня непроизвольно дёрнулись вниз, и он тут же пропустил удар в подбородок, вырубивший его всерьёз и надолго.
Макс остановился, потирая руки. Всё произошло достаточно быстро и не привлекло лишнего внимания. Единственным свидетелем произошедшего оказался шофёр джипа, выскочивший из машины и с недоумением рассматривавший малоподвижные тела.
— Я ухожу, — предупредил его Макс. — Передай хозяину, что у меня с ним дел нет.
Шофёр угрюмо посмотрел на Макса, но, видимо, он оказался умнее своих собратьев, потому что попыток остановить его, или хотя бы приблизиться, решил не предпринимать, а вместо этого наклонился и стал приводить в чувство одного из мордоворотов, лежавшего ближе к нему.
Макс развернулся, ещё раз оглядываясь по сторонам. Абезгауза не было видно. Хитрый Гена исчез в самом начале заварухи или же предпочёл отсидеться в «Охоте». Ну и чёрт с ним!
Ещё раз выругавшись по поводу так неудачно прошедшего первого дня на воле, Макс повернулся и направился к скверу Победы, где, как он помнил, была когда-то стоянка такси.
Глава пятая
Бывают дни удачные, бывают не очень. Но бывают ещё, так называемые, «чёрные» дни, когда кажется, что кто-то там, наверху, начал плохо к тебе относиться. И тогда лучше, вообще, не вставать с кровати, потому, что неприятности начинают сыпаться
Этот день оказался поистине катастрофическим. Сказать про него, что он был просто неудачным, или пусть даже одним из «чёрных», значило не сказать совсем ничего.
А ведь с утра ничто не предвещало кардинальных перемен в жизни Птицы.
Утро выдалось солнечным, раскрасившим яркими красками серые интернатовские стены и унылую обстановку комнат. Воробьи приветствовали его нестройным чириканьем, возбуждённо прыгая по веткам деревьев, а воздух был настолько чист, что звуки, рождавшиеся в нём, наполнялись особым магическим объёмом, напоминая о чём-то давно прошедшем, но очень-очень хорошем.
В семь часов утра Тамара Кондратьевна, она же «Тамарака», (сменившая Марго), подняла всех и выгнала в коридор на обязательную ежедневную физзарядку. Девчонки, зевая, вяло выползали со своих комнат и выстраивались в три шеренги, занимая привычные места.
— Па-а-адъ-ём! — Тамарака ударом мощной ладони распахивала двери в дальнем конце коридора. Оттуда сразу же доносился скрип кроватей и дробный топот ног, ибо нерадивых и непослушных Тамарака припечатывала по лбу всё тем же тяжёлым ударом. А это было довольно обидно и очень чувствительно.
— Па-а-адъём! Выходи строиться!
Птица стояла в трусиках и майке, глядя на всклокоченный затылок Полуянши, зевала во весь рот и нещадно растирала себя обеими руками — отопление, как водится, работало еле-еле, и воздух в помещении стоял самый, что ни на есть, церковный. Любившая поспать Птица люто ненавидела эти обязательные утренние подобия физических упражнений, но даже они не могли сейчас изгнать какое-то удивительное щекочущее чувство, поднимавшееся изнутри. Сколь мало, всё же, нужно человеку для того, чтобы ощутить себя счастливым. Всего лишь яркое весеннее солнышко над головой, и тогда жизнь кажется не такой уж дрянной, и рождается уверенность, что всё ещё будет хорошо. Вот такое же чувство возникло сейчас и у Птицы, полусонно переминавшейся с ноги на ногу. В общем, как уже было сказано, катастрофу ничто не предвещало.
Первый гром разразился после завтрака и разнёс в клочья то состояние лёгкой эйфории, которое, ни с того ни с сего, сошло на Птицу.
Была суббота, банный день, или, как его называли официально, «день личной гигиены». Поэтому, весь промежуток времени от завтрака до обеда был отведён на помывку и стирку необходимых вещей. Вообще-то, одежда воспитанниц стиралась в прачечной вместе с постельным бельём. Но, гарантии того, что отданное вернётся в целости и сохранности не было никакой. Поскольку дежурные, разносившие одежду после прачечной, наряду с этой обязанностью, пользовались ещё и негласным правом заныкать что-нибудь с любой из понравившихся вещей. И, хотя одежда воспитанниц не отличалась особым изыском, но большинство девочек украшали её собственноручно, как могли. Поэтому, чтобы не лишиться особенно дорогих сердцу нарядов, их приходилось стирать собственноручно, когда выпадала такая возможность.
Душевые размещались на первом этаже жилого корпуса. Но, поскольку всех сразу они не вмещали, существовал определённый порядок помывки. Сперва запускали младших, затем — среднюю группу, а уже после них заходили старшие. Правда, эта очерёдность, как правило, каждый раз нарушалась, поскольку «большие», пользуясь своим возрастом, силой и привилегированным положением, заходили в душевую когда им вздумается, выгоняя оттуда всех, кто там находился. Не домывшаяся «мелкота» вынуждена была сбиваться в кучки, дожидаясь, когда им освободят место под душем или тазик для стирки.