Киндрэт (Тетралогия)

Пехов Алексей Юрьевич

Она поцеловала его в лоб, шепнула «прощай» и ушла.

Господин Бальза давно забыл, что такое солнце. После обращения он никогда не жалел, что лишился его и не испытывал по этому поводу ни малейшей ностальгии. Все сопли по поводу дневного светила, чудесных рассветов и прекрасных закатов он предпочел оставить романтикам, время от времени встречавшимся среди кровных братьев.

В своей новой жизни Миклош использовал солнце только строго по назначению — казнил с его помощью неугодных блаутзаугеров. И вот,

какая насмешка судьбы — теперь ему самому предстоит испытать на себе жаркие лучи.

Только сейчас бывший глава клана осознал всю глубину своего заблуждения. Он всегда считал сестру слабой и ранимой. Он даже подумать не мог, что под этой личиной прячется чудовище, которое ничуть не слабее его и которое умудрилось уничтожить самого Луция! Любовь и преклонение перед учителем оказались ложью. А ведь он ни разу не попытался найти доказательства ее словам. Поверил, что вся причина в клане Лигаментиа.

Миклош не желал умирать и за жизнь готов был продать душу дьяволу, если бы тот пришел к нему. Нахттотер не питал надежды, что кто-то из подчиненных выручит его. Как сказал Альгерт, из всего отряда уйти удалось лишь двоим, и они вряд ли догадываются, где его искать.

Разумеется, он попробовал освободиться. Однако, «Слюна гидры» — старая добрая шутка Лудэра — сковала его намертво. Бальза долго не оставлял попыток, отчаянно рвался, ревел, хрипел, бился попавшей в силок птицей.

Все было бесполезно.

Минуты таяли, словно уходящая в песок вода. Времени оставалось все меньше. Миклош закрыл глаза, каждой клеточкой ощущая приближение рассвета. Он слишком сильно любил жизнь и не желал сгорать, словно спичка. Нахттотер вновь начал бороться.

Магические браслеты стерли его запястья в кровь, порвали кожу и плоть, обнажили кости. Но держали крепко.

До рассвета оставалось двадцать минут, когда тхорнисх услышал шаги на лестнице. Скрипнула дверь, и на крышу вышел высокий крепкий мужчина. Не человек, не киндрэт. Миклош почувствовал исходящий от него внутренний холод и узнал тусклые желтые глаза, поблескивающие на белом лице. Бетайлас нес на плече мертвое тело Йохана.

— Конечно, очень трогательно, что я сгорю вместе с учеником. Но я всегда считал, что не в правилах некромантов смеяться над мертвецами.

— Вряд ли ты сейчас способен рассмешить кого бы то ни было, — буркнул дух-убийца и бросил труп на пол. Склонился над кандалами из «Слюны гидры», недовольно нахмурился.

Миклош знал, что это заклинание неподвластно кадаверциан. Надо полагать, их слугам — тоже. Однако, бетайласа, похоже, нисколько не смущало это обстоятельство. Он вытащил из-за пояса джинсов длинный стилет с черной рукоятью и, нехорошо усмехнувшись, покосился на тхорнисха. А затем, не предупреждая, словно топором, рубанул Бальзу по запястьям.

В голове нахттотера взорвалось солнце. Он взвыл от боли, скатился с кресла, упал на колени. Дух-убийца, не обращая внимания на покалеченного, все так же невозмутимо поднял тело Йохана и усадил на освободившийся «трон».

— Не

скажу… что… твой способ мне понравился… Но он… действенен… — процедил Миклош, когда боль немного отступила и раны на культях затянулись. — Как ты узнал, где я?

— После того, как главы кланов стали дохнуть один за другим, мэтр отправил меня следить за тобой, — охотно отозвался бетайлас, взял тхорнисха за плечо и рывком поставил на ноги. — И правильно сделал, как ты видишь. Кстати, я, в отличие от тебя, могу переносить солнечный свет. Так что поторопись.

Глава 34

Испытание

Экзамены не имеют никакого смысла.

Если человек джентльмен, он и так знает достаточно, а если не джентльмен, то сколько бы он ни знал, будет ему во вред.

Оскар Уайльд. Женщина, не стоящая внимания.

7 февраля

Тяжело дыша, сжимая в опущенной руке саблю, Вивиан стоял в спортивном зале. Возникшее после пробуждения желание оказаться где угодно, только не в собственной новой оболочке, прошло. Теперь он усиленно боролся со своим телом.

Как оказалось, оно не было приспособлено к физическим нагрузкам. Быстро уставало и требовало весьма бережного обращения. Мягких кроватей, теплых уютных одеял, свежей крови, предпочтительно второй группы. «И желательно, чтобы донор питался омарами и трюфелями, запивая их белым вином, — думал Вивиан с ненавистью, прислушиваясь к вожделениям своенравной плоти. — Или что там еще едят и пьют аристократы?!»

От сабельной рукояти через полчаса тренировки на изящных ладонях появились мозоли. Мышцы ныли. Сердце колотилось, как бешеное. Но проще было довести себя до изнеможения, а потом свалиться и уснуть, чем сидеть в комнате, старательно выискивая в своем рассудке зачатки раздвоения личности.

Кадаверциан стиснул зубы и снова поднял оружие, глядя на манекен. Если представлять на его месте даханавара, некоторые удары получались неплохо. «Вот уже кто покопался в моей душе, — с неприязнью размышлял Вивиан, раз за разом отражая атаки воображаемого противника. — Повеселился, читая чужие тайные мысли и желания!»

Разумом ученик колдуна понимал, что его обвинения вряд ли справедливы, но ничего не мог с собой поделать. Злость наполняла его, как вода отпечаток ноги на тающем снегу. И была такой же мутной.

Кадаверциан развернулся, отбивая очередной выпад «врага», и вдруг увидел Кристофа. Учитель стоял, прислонившись плечом к стене, и было непонятно, сколько времени он находился тут, наблюдая, как воспитанник кромсает невидимых неприятелей. Молодой некромант уставился на главу клана, боясь увидеть в его глазах тень того выражения, с которым Кристоф смотрел на Флору. Но колдун спокойно выдержал пристальный взгляд ученика и произнес будничным тоном:

— Думаю, тебе пора на практике применить заклинание вызова Тёмного Охотника.