Кино от первого лица. Режиссеры о великих фильмах
Шрифт:
Марлен Хуциев: Будут ли эти картины, снятые здесь документальные ленты, помогать зрителю? Думаю, без сомнения. Потому что есть люди, которых хорошее, настоящее кино интересует, и надо им помочь немного. С интересом все это будут смотреть. И я уверен, что, сделав этот цикл, надо не ограничиваться его рамками, а возвращаться к этому принципу еще и еще раз. Возвращение к фильмам через вот эту постоянную прописку в Белых Столбах – это очень полезное, благое дело, и оно должно продолжиться.
Режиссер Марлен Хуциев и Владимир Малышев в хранилище Госфильмофонда России
Режиссер
Режиссер Марлен Хуциев делится воспоминаниями о фильме «Чапаев» Сергея и Георгия Васильевых
Некоторые режиссеры, у которых мы брали интервью для этих фильмов, уже покинули этот мир. Пересматривая эпизоды и ленты, с сожалением понимаешь, как много можно было бы еще узнать у них, напитаться их мыслями и знаниями. В человеческой жизни мы все откладываем на потом. Может быть, наши фильмы и эта книга подвигнут новых авторов к общению с великими, мудрыми и неповторимыми.
Цикл документальных фильмов прошел по телевидению и был хорошо принят зрителями. Своеобразным продолжением работы стала для меня эта книга.
В ней очень сложно было соблюсти все требования жанра документальной работы. Я и не стремился. Да и жанр – понятие слишком емкое и неоднозначное. К тому же, как говорил Алексей Герман, «когда касаешься высокого, жанров нет».
Так как фильмы цикла рождались во время моих встреч с режиссёрами в Госфильмофонде – этой национальной киносокровищнице, которая и ныне даёт возможность мастерам иначинающим кинематографистам знакомиться с шедеврами мирового кинематографа, не могу не рассказать, хотя бы кратко, об этом уникальном культурном центре и людях, которые работали здесь в разные годы. Тем более, что и сами герои книги с благодарностью и теплом отзываются о Госфильмофонде, высоко оценивают его значение.
«И отступит ночь. И взойдет солнце. И растает снег. И зазеленеют деревья. И будут струиться реки и цвести яблони. И будут щебетать птицы, и будет ветер. И будет лес, будет гора и будет дорога. И будет все… Не будет лишь меня».
Написав когда-то эти строки, добавлю к ним: и будут новые поколения зрителей, и будет на этом свете великое искусство кино – окно в мир человека.
Фильмы моей жизни
1
Вадим
«Огни большого города»
Монолог Вадима Юсуповича Абдрашитова в документальной ленте «Вадим Абдрашитов и “Огни большого города” Чарли Чаплина» представляет собой тот не столь уж частый случай, когда «словам тесно, да мыслям просторно». Абдрашитов увидел фильм в двенадцать-тринадцать лет. Детство, подступы к юности. Человек переживает в этом возрасте эпоху романтизма, если принять ту точку зрения, что наше раннее детство – это античность, а глубокая старость – постмодернизм. Между ними и ренессанс, и классицизм, и реализм – и все, чем богато культурное человечество. И вот этот фильм производит на будущего режиссера настолько сильное впечатление, что он спустя десятилетия говорит о нем так: «То, что это фильм замечательный, и то, что это фильм великий, что это категории высокого искусства, – это не было мною тогда сформулировано, но было понято».
Представляется, что нам надо раскрыть природу такого типа понимания: совсем еще юный человек, подросток, чувствует, осознает колоссальный художественный и этический масштаб картины – почему?
В силу ли одаренности, которая в свой срок расцветет ярким и оригинальным режиссерским талантом?
Или же «Огни большого города» проникают прямо в душу и освещают ее сокровенную глубину?
Напрашивается ответ о синтезе двух начал, но, наверное, этот синтез был бы слишком умозрительным. Да, большое кино по-настоящему освещает душу, но в том лишь случае, когда душа способна светиться…
Хотелось бы утвердить метафорическую мысль, что когда люди смотрят кино, то и кино смотрит людей, выбирая в зале «своих», которым оно адресовано в самую первую очередь.
Мальчишка, потрясенный когда-то «Огнями большого города», становится маститым режиссером и снимает философские фильмы, приковывающие внимание и критики, и зрителей, потому что в этих фильмах есть художественное прочтение проблем времени. Философская составляющая картин (прежде всего это последовательно снятые в 1982 и в 1984 годах фильмы «Остановился поезд» и «Парад планет») настолько мощная и при этом в высшем роде ясная, хорошо понимаемая, что фильмы обсуждаются как общественные события, а не просто как интересные ленты талантливого мастера.
Более того, по прошествии времени становится все больше понятно, что Абдрашитов диагностировал не только нравственные недуги общества периода «застоя», но и те болезни, с которыми человечество должно бороться из века в век, потому что они чрезмерно опасны, они мимикрируют, и они носят хронический характер. Речь о нравственном распаде общества и личности, о том, что духовный поиск – это мучительный, но единственно верный способ остаться человеком.
Один из итальянских критиков писал, что «если бы “Парад планет” снял Феллини, то это был бы самый насыщенный его фильм». Почему бы не согласиться с этим мнением?
Позднее были сняты «Слуга» и «Время танцора» – и это были иные грани режиссерского таланта Абдрашитова.
Не будет ни ошибкой, ни допущением сказать, что крупный мастер, большой талант всегда говорит о главном, какой бы фильм он ни снимал: философскую ли притчу или, как можно говорить в случае «Огней большого города», мелодраму. Абдрашитов говорит: «Чаплин – человек, безусловно, ренессанса, масштаба Леонардо да Винчи; человек, который умел делать все, абсолютно все».
…Мы можем лишь попытаться представить себе мелодраму Леонардо да Винчи.
Фильмы Вадима Абдрашитова благородно просты по форме, что, по моему мнению, является подтверждением их высокой художественности. В связи с рассуждениями о том, что его работы относятся к артхаусу, режиссер сказал: «Я думаю, что наши с Миндадзе картины навряд ли можно отнести к этому, так сказать, направлению. Так сказать, подчеркиваю. Потому что мы всегда выражались четко, ясно и всегда имели в виду будущего зрителя. И наши картины, когда они хорошо прокатывались, были весьма востребованы публикой. Так что в современном смысле никоим образом не могу отнести свои собственные картины к артхаусу. Подозреваю даже, что сегодня артхаус – это когда картина не сложена, не слажена, то есть расфокусировка мысли и чувства, а подчас и самого изображения, фокусы ради фокусов – и вот все это громко называется «артхаус».