«Кинофестиваль» длиною в год. Отчет о затянувшейся командировке
Шрифт:
Не надо ловить меня на слове. Ни при какой политической погоде не призываю печатать и передавать любую непроверенную сенсационную чушь, лишь бы поскорее. Но кто сказал, что нельзя добиться оперативности, не поступаясь достоверностью?
И еще оговорка, менее очевидная и вроде бы необязательная. Я хотел было обойтись без нее, но нет, она настойчиво требует к себе внимания, требует огласки.
В американском английском бытует красочное выражение «drunk as a skunk»» — «пьяный, как скунс». За что обидели зверюшек, не вполне понятно, но к Баррону выражение липнет само собой, оно ему впору как воспетая им перчатка. Два-три года
Чем ближе мое повествование к концу, тем меньше остается у меня охоты рисовать карикатуры. Пытаюсь понять: с чего он так тяжело, беспробудно пил? По врожденной порочности натуры? Вот уж не объяснение…
Возникает мысль, что к рюмке, вернее, к стакану он потянулся, как случается чаще всего, в силу разлада с собственной совестью. Что паразитирование на душах сломленных людей — занятие, может, и прибыльное, но для душевного здоровья небезопасное: помогая ломать других, он сломался сам. Скунс отравился собственными миазмами. С четвероногими этого не бывает, а у людей встречается и называется — возмездие судьбы.
На картах доколумбовой эры пространство за пределами проторенных путей метили отпугивающими надписями: «Здесь живут люди с песьими головами». В наш просвещенный век средневековая наивность пополам с нетерпимостью должна бы выглядеть анахронизмом, в лучшем случае курьезом. Но — уцелела традиция, прорвалась сквозь столетия. Прискорбно долго не переводились в мире любители пририсовывать чужеземной действительности «песью голову», изображать всех и каждого, кто живет по-своему, ходячими карикатурами: иначе, мол, не вылепится «образ врага».
Нужны ли сегодня подобные «образа»? Однозначно — нет. Перевелись ли любители их лепить? Тоже, к сожалению, нет. Не идет из памяти громкоголосая журналистская орда на пресс-конференции Р. Рейгана в Москве. Как они наседали на своего президента, как вымогали упорно и въедливо, чтобы он отрекся от сделанного накануне заявления, что больше не считает Советский Союз «империей зла»! На пресс-конференции вообще-то положено задавать вопросы. А эти не спрашивали, они выступали. Чувствовалось, что они излагают тезисно будущие свои статьи, и предчувствие не обмануло: когда статьи были опубликованы, выяснилось, что перестроиться вслед за президентом, поддержать его в разумной смене тона многие авторы не смогли. Или, скорее, не захотели.
Но меня, признаться, беспокоят не столько эти закосневшие в конфронтационных выкриках, сколько другие, поменявшие тон практически мгновенно. Не столько иностранные журналисты, сколько наши отечественные. Довелось уже слышать с трибун разной высоты призывы изваять на смену «образу врага» «образ партнера» (это бы еще куда ни шло) или даже «образ друга». Довелось и встречать на газетных страницах скороспелые отклики на такие призывы, где без микроскопа видны натяжки под стать прежним, конфронтационным, но с заменой минуса на плюс. Понимают ли творцы скороспелок, окуривающие «передовые страны» елеем с тем рвением, с каким раньше мазали их дегтем, что создают пряничную, залакированную действительность наподобие «Кубанских казаков» и «Сказания о земле Сибирской», только теперь с международным акцентом?
В большинстве своем,
А сейчас хотелось бы добавить одно: если мы и впрямь материалисты, то негоже нам «творить образа». Ни дьявольские, ни ангельские. Один-единственный образ нужен нам — объективный образ современной действительности, многоцветной, противоречивой и слитной. Если сумеем отказаться от мифотворчества и строго держаться этого правила, то и врагов у нас убавится, и друзей прибудет.
Отступление третье
МИФ О ЗАГРОБНОЙ ЖИЗНИ
……………………………………………………………………
Вот и весь вальсок, я опустил лишь последнюю строчку, совсем слабую поэтически и к тому же требующую знания обстоятельств личной жизни автора, с которыми я решительно не знаком. В Америке я не слышал ни слов этих, ни мелодии, привязались задним числом: примерно через год по московским магнитофонам прокатилась короткой шквальной волной мода на пленки, напетые в «русских» кабаках за океаном, в основном на упоминавшейся уже нью-йоркской окраине Брайтон-Бич.
Когда я обдумывал эту книгу, все казалось если не простым, то стройным: будут сюжетные главы, написанные неизбежно от первого лица, а будут и главы-отступления, где можно в крайнем случае спрятаться за ширмой отстранения, прикрыться стареньким оборотом «автор этих строк». Короче, хотелось разделить: вот он я, какой есть, а вот факты, почерпнутые из сторонних источников, вот субъективные впечатления, а вот объективные истины…
Но есть тема, где субъективное и объективное переплетены так, что не разделишь. И это именно отступление, хотя играть в прятки я не намерен и никакого «автора строк» на помощь не позову. Тема эта — эмигранты и эмиграция.
Тяжелая тема. Сложная, противоречивая, парадоксальная.
Лично для меня парадокс начинается с того, что меня считают теперь «специалистом», знатоком темы — а я не только себя эмигрантом не числил, но и других, под эту категорию подпадающих, за весь «фестивальный» год почти не видел. Меня просто не подпускали к ним, а их ко мне. А если в кои-то веки на горизонте возникали фигуры «нашенского» вроде бы происхождения, они были заведомо непригодны ни для серьезных обобщений, ни для элементарного человеческого доверия. Ставленники, наймиты спецслужб — этим все сказано.