Кинокава
Шрифт:
Переодевшись в кимоно попроще, Фумио обнаружила, что мать неподвижно сидит, словно статуя, в углу комнаты. Девушка опустила взгляд и увидела у своих ног пакет из «Такасимая», в который следовало упаковать небрежно брошенное кимоно. Подкладка была мокрой от пота, и для начала надо было повесить ее на распорку и просушить, но Фумио даже не подумала об этом. Она, пожав плечами, небрежно свернула шелковую подкладку, потом само кимоно, испытывая отвращение к этому непрактичному наряду. Разве она не пыталась вырваться из сетей прошлого, когда женщины, облаченные в подобные сковывающие движения одеяния, не могли выразить себя? Но мать внушала ей такой страх, что Фумио была не в силах оказать открытое сопротивление.
Сделав то, что от нее ожидали, Фумио поднялась на ноги. Ощущая себя неловко в одном помещении с матерью, она начала бесцельно перекладывать книги в шкафу. Оглянувшись, вдруг увидела, что Хана открыла бумажный пакет и заново складывает кимоно. Фумио застыла на месте, наблюдая за изящными движениями ее рук. Обычно за всеми девичьими выступлениями против матери кроется не что иное, как элементарная ревность. Дочь понимает, что ей не дано сравниться с женщиной, которая гораздо мудрее, опытнее, свободнее ее, и не может вынести этого. И Фумио здесь не была исключением. Она стояла, прикусив губу, и сверлила мать взглядом.
Однако все старания Ханы пропали втуне. Фотографии так и не потребовались, по крайней мере в тот момент. Фумио твердо заявила отцу, который отправился в Токио сразу же по возвращении Ханы домой, что она и слышать не желает о браке по договоренности.
– Мне даже думать противно о том, что наша семья породнится с этими древними Хидака. Если вы заставите меня заключить помолвку, я стану газетным репортером и буду сама зарабатывать себе на жизнь, клянусь! Заодно докажу, что равные права означают в том числе и финансовую независимость.
Десять наборов фотографий были тайком разосланы по адресам заинтересованных лиц, и к осени поступили несколько предложений от главных ветвей знатных семейств и крупных землевладельцев Ямато и Сикоку, однако все их пришлось отклонить.
– Что есть землевладелец? Вот вы, батюшка, землевладелец, так что в моих венах тоже течет кровь землевладельцев. Какой позор! Землевладельцы поколениями копили в своих хранилищах богатства, заработанные непосильным трудом крестьян-арендаторов, а сами вели жизнь праздную и беззаботную. Кроме всего прочего, у меня имеются серьезные сомнения по поводу Сэйюкай. Мне кажется, что это просто сборище богатых землевладельцев, или я не права?
– Не надо так шутить. Ты только посмотри, сколько я работаю! Все организации, которые я создал – будь то Общество по использованию водных ресурсов или Общество цитрусовых садов, – все без исключения пекутся о благе простых крестьян. Да я каждый день без перерывов исполняю свои обязанности!
– Знаю, отец, и я очень уважала вас за это, когда жила в Вакаяме. Тогда я считала, что, занимаясь политикой, вы делаете людей счастливыми. Но после переезда в Токио мое мнение изменилось. Отец, если вы искренне желаете приносить людям пользу, надо начинать все сначала.
– Что за бред!
– Что есть политика? Старая партия Сэйюкай раскололась на две – Сэйю и новую Сэйюкай. В чем причины этого раскола, если не в борьбе за власть между членами партии? Некоторых вообще из политики изгнали.
– Фумио, давай обсудим все спокойно. Вот ты тут все о политике речь ведешь, но я ведь не член парламента…
– Мама говорит, что вы однажды станете государственным министром. А государственный министр – это политикан, не так ли? Да вы уже политикан!
– Не будь такой жестокой! Я вовсе не великий человек, каким меня считает твоя мать.
Кэйсаку как хотел вертел целой префектурой, но был не в состоянии справиться с родной дочерью.
– Ты абсолютно права,
– Если так, тогда зачем она прислала телеграмму с просьбой выслать ей денег?
– Что? Она уже телеграмму успела прислать?
– Прямо перед вашим приездом принесли.
После окончания Школы для девочек Кадзуми осталась дома и посвятила себя самосовершенствованию в искусстве ведения хозяйства. Утаэ, младшая сестра, не проявила желания продолжить учебу. Матани получили предложение от старинного рода из провинции Ямато с просьбой отдать им в жены Кадзуми, если нельзя получить Фумио. Кэйсаку и Хана пребывали в полной растерянности, потому что для Кадзуми это была действительно великолепная партия. Однако они опасались за будущее Фумио – судьба ее станет поистине горькой, если она, как старшая дочь, не выйдет замуж первой.
– Прошу вас, поезжайте в Токио, попробуйте еще раз привезти ее домой.
– Она не поедет… Ну разве только приволочь ее силой, связанную по рукам и ногам, с кляпом во рту…
Хана и сама почувствовала, тогда, в Токио, что мятежный дух бушует в душе Фумио, словно ураган. Теперь уже никто не сможет вернуть их дочь обратно. Но попыток совладать с ней родители все же не оставляли. Как только Кэйсаку с Ханой оказывались наедине, они непременно заводили речь о Фумио и шли спать, так ничего и не решив. Людям из хороших семей до сих пор не нравились активные женщины. Хана много лет была знакома с термином «старая дева». Мысль о том, что ее дочь начнет делать карьеру и со временем превратится в старую деву, разбивала ей сердце. Ночь за ночью она глядела в потолок, прислушиваясь к ровному дыханию мужа. Хана частенько без всякого повода бранилась на Кадзуми и Утаэ, и девушки искренне удивлялись странному поведению матери, не догадываясь о том, что она вступила в период менопаузы и просто не в силах сдержать раздражительность.
Однажды утром пришло послание от госпожи Тасаки, адресованное Кэйсаку и Хане. Изящно выписанные иероглифы сплелись в традиционное приветствие. Далее госпожа Тасаки упоминала перспективного юношу по имени Эйдзи Харуми, сотрудника банка «Сёкин», в котором работал ее зять. Молодые люди дружили еще со студенческой скамьи – вместе учились в школе высшей ступени и Токийском императорском университете, – и Эйдзи был частым гостем у Тасаки. Она также заметила, что Эйдзи и Фумио прекрасно ладят, когда одновременно оказываются у них дома. Госпожа Тасаки осторожно навела справки о семье Харуми и обнаружила, что социальное положение у них вполне достойное, хотя собственности, конечно, не так много, как у Матани. Характер у юноши покладистый, а будущее – блестящее. Муж неоднократно говорил ей, что с удовольствием выступит посредником, если Эйдзи решит жениться. В конце госпожа Тасаки заверяла, что ищет подходящую партию для Фумио с тех самых пор, как Хана попросила ее об этом.
От стоявших на столе мисок исходил чудный аромат мисо. Кэйсаку дочитал письмо госпожи Тасаки и потер глаза тыльной стороной ладони. Ему уже было за пятьдесят. Волосы начали седеть, в резких чертах лица и волевом подбородке проступило подобающее возрасту достоинство. Он ловко подхватил палочками лежавшую в общей миске маринованную редиску, отправил ее прямиком в рот и принялся громко хрустеть.
Хана назубок знала правила поведения за столом и строго их соблюдала. Еду из общей миски следовало сначала положить в свою тарелку и только после этого – в рот. Она недовольно нахмурилась, наблюдая за плебейскими манерами мужа. Вскоре им предстояло отметить серебряную свадьбу, но семейство Матани так и не сумело достичь уровня Кимото. Хана раздраженно взяла у Кэйсаку письмо и начала читать.