Киноповести

Шукшин Василий Макарович

И опять царские палаты. И «говорит» бумага:

— «...А самареня своровали, Самару ему, вору, сдали. И хочет он, вор Стенька Разин, быть кончее под Синбирск на Семен день (1 сентября) и того часу хочет приступать к Синбирску всеми силами, чтоб ему, вору, Синбирск взять до приходу в Синбирск кравчего и воеводы князя Петра...»

И грянул бой...

Князь Барятинский пришел к Симбирску раньше Степана. Степан знал это.

Подойдя к городу, он свел своих на берег, построил в боевой порядок и

повел в наступление на царево войско.

Барятинский приказал подпустить казаков близко и тогда только ударил.

Бой был упорный.

Люди перемешались, не могли отличить своих от чужих.

Войско Барятинского было более организованно и, естественно, лучше вооружено. Разинцев было больше, и действовали они напористее, смелее.

Степан вел донцов. С мордвой, чувашами и татарами были Федор Сукнин и Ларька Тимофеев. Татары, мордва воевали своим излюбленным способом — наскоком. Ударившись о ряды стрельцов, большинство которых было уже обучено по европейскому образцу, они рассыпались и откатывались. Ларька, Федор и другие есаулы и сотники опять собирали их, налаживали мало-мальский порядок и вели снова в бой. Степан хорошо знал боевые качества своих инородных союзников и отдал к ним лучших есаулов. Есаулы матерились до хрипа, собирая текучее войско, орали, шли при сближении с врагом в первых рядах... В этом бою погиб Федор Сукнин.

Донцы стояли насмерть. Они не уступали врагу в организованности, а искусства драться им было не занимать.

Барятинский отступал.

Степан был в гуще сражения. Он отвлекался, только чтобы присмотреть, что делается с флангов — у мужиков. С мужиками тоже были казачьи сотники и верные стрельцы астраханские, царицынские и других городов. Мужики воинское искусство восполняли нахрапом и дерзостью, но несли большой урон.

Степан взял с собой с десяток казаков, пробился к ним, встал с казаками в первые ряды и начал теснить стрельцов.

— Не валите дуром!..— кричал он.— Не молотьба вам! Матвей!

— Ой, батька!

— Прибери поздоровей с жердями-то — ставь в голову! А из-за их — кто с топорами да с вилами,— пускай из-за их выскакивают. Рубнулись — и за жерди! А жердями пускай все время работают. Меняй, если пристанут! Взял?

— Взял, батька!.. Не слухают только они меня.

— Перелобань одного-другого — будут слухать.

— Батька!— закричали со стороны казаков.— Давай к нам! У нас веселее!

Дед Любим был с молодыми казаками.

— Минька!.. Минька, паршивец!— кричал он.— Не забывайся! Оглянись — кто сзади-то?!

— Чую, диду!

— Ванька!.. Отойди замотай руку!

— Сейчас!.. Маленько натешусь.

— Не забывайтесь, чертяки!

Так учил дед Любим своих питомцев. А случилось, что забылся сам атаман. Увлекся и оказался один в гуще вражеского войска. Оглянулся... Солдаты, окружавшие его, сообразили, кто это. Стали теснить дальше от разинцев.

— Ларька!— крикнул Степан.

С добрый десяток солдат кинулся к нему. Один прыгнул сзади, сшиб Степана с ног и стал ломать под собой, пытаясь завернуть руки за спину.

Ларька услышал крик атамана, пробился с полусотней к нему. И поспел. Застрелил

солдата над ним.

Степан поднялся — злой и помятый.

— Чего вы там?!— заорал.— Атаману ноги на шее завязывают, а они чешутся!..

— Стерегись хошь маленько!— тоже сердито крикнул Ларька.— Хорошо — услыхал... Не лезь в кучу!

— Что мордва твоя?

— Клюем! Наскочим — опять собираю... Текут, как вода из ладошки.

— М-ых!.. Войско. Не сварить нам с ими каши, Ларька! Побудь с казаками, я сам пойду туда.

...Мордва и часть мужиков с дрекольем опять отбегали от сражения.

Степан и с ним десятка два казаков остановили их.

— ...В гробину вас!.. В душу!— орал Степан.— Куды?!— Двух-трех окрестил кулаком по уху.— Стой!

Инородцы и мужики остановились.

Степан построил их так, чтоб можно было атаковать, и стал объяснять:

— Сейчас наскочим — первые пускай молотют сколько есть духу. Пристали — распадайся, дай другим... А сами пока зарядись, у кого есть чего, передохни. Те пристали — распадись, дай этим. Чтоб напереду всегда свежие были. И не бегать у меня! Казаков назад поставлю, велю рубить! Кого боитесь-то?! Мясников? Они только в рядах мастаки — топорами туши разделывать! А здесь они сами боятся вас. Ну-ка!.. Не отставай!..

Наскочили. Заварилась каша... Молотили оглоблями, жердями, рубились саблями, кололись пиками, стреляли...

А уже вечерело. И совсем стало плохо различать, где свои, где чужие.

— Круши!— орал Степан.— Вперед не суйся — ровней! А то от своих попадет.

— Ровней, ребятки!— покрикивал дед Любим.— Ровней, сизые!

Степану прострелили ногу. Он, ругаясь, выбрался из свалки, взошел, хромая, на бугорок. Ему помогли стащить сапог.

Подошел плотный и окровавленный Ларька.

— Куды?.. В ногу?— спросил он.

— В ногу.

— Хватит, что ль? Не видно стало...

— Погодь. Пускай сам отойдет.

— Отходит уж.

— Ну, вели и нашим униматься.

...Битва долго еще ворочалась, гудела, гремела, кричала, брызгала в ночи огнями выстрелов. Но постепенно затихала.

На совет к атаману собрались есаулы.

— Барятинский отходит к Тетюшам.

— Добре. Городок надо брать. Пока подойдут Урусов с Долгоруким, нам надо в городке быть. Брать надо. Иначе хана нам тут с мужиками...

— Обождать бы, батька. А ну, хитрит Барятинский?

— Не хитрит. Знает теперь: одному ему нас не одолеть. А других нам в открытом поле ждать негоже: пропадем с мужиками. Горе луковое — не вояки. Отводите потихоньку к острожку. Был там кто-нибудь?

— Были!— откликнулись из группы есаулов.— Сдадут острожок. А рубленый город надо приступом доставать.

— Будем доставать. Готовьте приметы. Сено, солому, дранку — подожгем. Лестницы вяжите... Не давайте людям охлаждаться. Там отдышимся. Взять надо городок!

Наступила роковая ночь.

В темноте Степан подвел войско к посадской стене, где был острог, и повел на приступ. Со стены и с вала выстрелили по ним холостыми зарядами (пыжами), и разинцы скоро одолели первую оборонительную черту.