Киноповести

Шукшин Василий Макарович

— Как же? Вы говорите, умеете.

— В практическом смысле — да, но я говорю о другом: душевно мы какие-то неактивные. У меня что-то сердце волнуется, Груша... А?— Владимир Николаич смело воткнулся своим активным взглядом в лицо женщины, в глаза ей.— Груша?

— А?

— Я волнуюсь, как... пионер. Честное слово.

Груша смутилась.

— Да чего же вы волнуетесь?

— А я не знаю. Я откуда знаю?— Владимир Николаич с подчеркнутым сожалением перевел взгляд на стол, налил в фужеры

шампанского.— Выпьем на брудершафт?

— Как это?— не поняла Груша.

— А вот так вот берутся... Дайте руку. Вот так вот берут, просовывают,— Владимир Николаич показал как,— и выпивают. Вместе. Мм?

Груша покраснела.

— Господи!.. Да для чего же так-то?

— А вот — происходит... тесное знакомство. Мм?

— Да что-то я... это... Давайте уж прямо выпьем!

— Да нет, зачем же прямо? Все дело в том, что тут образуется кольцо.

— Да неловко ведь так-то.

— Да чего тут неловкого?.. Ну, давайте. Смелей! Музыка такая играет... даже жалко. Неужели у вас не волнуется сердце? Не волнуется?

— Да нет, волнуется... Господи, чего говорю-то?.. Зачем говорить-то об этом?

— Да об этом целые книги пишут!— взволнованно воскликнул Владимир Николаич.— Поэмы целые пишут.

Груша все никак не могла уразуметь, почему надо выпить таким заковыристым образом.

— Ну?— торопил Владимир Николаич. Он и правда волновался. Но жесты его были какие-то неуверенные, незавершенные.— Ну? А то шампанское выдыхается.

— Да давайте прямо выпьем, какого лешего мы будем кособочиться-то?

— Так образуется два кольца. Неужели непонятно? После этого переходят на «ты».

— Ну и перейдем на «ты»... без этих фокусов.

— Мы сломаем традицию. Традицию не надо ломать. Смелей!.. Просовывайте сюда вот руку...— Владимира Николаича даже слегка трясло.— Музыка такая играет!.. Мы ее потом еще разок заведем.

— Вот наказание-то!— воскликнула Груша. И засмеялась.

Витьку принялись подгонять в учебе сразу три отличницы: сестра Оля и две ее подружки, Лидок и Валя. Все девушки рослые и, как показалось Витьке, на редкость скучные. Особенно Витька невзлюбил Лидок. Лидок без конца сосала конфеты и поглаживала Витьку по голове. Витька стряхивал ее руку и огрызался. Девушки смеялись.

— Ну!— скомандовала Оля.— Повторим домашнее задание.

— Хоть уж в воскресенье-то...— попробовал было увильнуть Витька. Но Оля была непреклонна.

— Никаких воскресений! Ты у нас будешь... Циолковским.

— Нет, он у нас будет Жолио Кюри.— Лидок погладила Витьку по голове.— Верно, Витя?

— Да иди ты!— Витька так тряхнул головой, что у него шея хрустнула.

Девушки засмеялись.

— Не хочет. А кем же ты хочешь, Витя?

— Золотарем.

Лидок не знала такой

профессии. Решила, что это что-то связанное с золотом.

— Ну, Витя, это тяжело. Это где-то в Сибири — там холодно.

Витя в свою очередь посмеялся от души. И не стал объяснять невестам, кто есть золотарь.

Сели за стол.

— Ты таблицу умножения знаешь, конечно?— начала Лидок.

— Знаю, конечно.

— Перемножь вот эти цифры. Только не сбейся.

Витька умножил скучное число на число еще более скучное, получил скучнейший результат.

— На.

— Пра-льно. Еще. Тренируйся больше.

— Ну и дура ты!— не выдержал Витька.

Лидок сделала большие глаза и перестала сосать конфетку.

— Витя, да ты что?!— изумилась сестра Оля.— Разве так можно?

— А чего она?..

— Чего она?

— «Тренируйся»... Кто же тут тренируется? Тренируются на турнике или в футбол.

— А зачем же обзываться-то? Нехорошо это.

— А еще городской!— вставила Валя.

— Они, городские-то, хуже наших,— заметила Лидок.— Получают там раннее развитие... и начинают.— Она опять принялась сосать конфетку.— Давай дальше. Умножь от это на это.

Витька стал умножать.

Лидок склонилась над ним сзади и следила.

— Не пра-льно,— сказала она.— Семью осемь — сколько?

— Пятьдесят шесть.

— Ну... А ты сколько пишешь?

— Шесть пишем... А!

— Ну, о-от.

Витька принялся снова вычислять.

Лидок стояла над ним.

— Та-ак, та-ак...

— Перестань сосать свои конфеты!— взорвался Витька.

Лидок толкнула ладошкой Витьку — носом к тетрадке.

— Умножай.

— Дура,— сказал Витька.

— Папа!— позвала сестра Оля.

Из горницы вышел дядя, строгий и озабоченный: он составлял какой-то отчет, на столе в горнице лежал ворох всяких ведомостей.

— Как же ему помогать?— пожаловалась Оля.— Он на нас говорит — «дуры».

— Зайди ко мне,— велел дядя Коля.

Витька не без робости зашел к дяде в горницу.

— Вот что, дорогой племянничек,— заговорил дядя, стоя посреди горницы с бумажкой в руке,— если ты будешь тут язык распускать, я с тобой по-другому поговорю. Понял? Я тебе не мать. Понял?

— Понял.

— Вот так. Иди извинись перед девками. Они целые невесты уж, а ты... Сопляк какой! С ним же занимаются, и он же начинает тут, понимаешь... Иди.

Витька вышел из горницы. Сел на свое место.

Девушки неодобрительно посматривали на него.

— Попало?— спросила Лидок.

Витька взял чистый лист бумаги... подумал, глядя на крупную Лидок... И написал размашисто, во весь лист: «ФИФЫЧКА». И показал одной Лидок.

Лидок тихонько ахнула, взяла лист и тоже что-то написала. И показала Витьке.