Киносценарии и повести
Шрифт:
Возник Равиль.
– Иди, Равиль, иди, - отправил его Кузьма Егорович.
– Надо ж начинать привыкать!
– Как шутка?
– спросил меж тем Никита, склоняясь к вероникину уху.
– Шутка?
– Ну, все это, - обвел рукою свадебный стол.
– Отца-то могут снять в любую минуту, - и попытался оценить впечатление жены от открытой тайны.
– Здорово попала?
– Мечта иметь наивного мужа сбылась!
– отозвалась Вероника.
– Запомни: за всю жизнь я еще не
– И, глянув в сторону вестибюля, добавила: - Уже сняли.
Дело было за полночь. Все успели так или иначе разбрестись-разъехаться кто куда. У подъезда ресторана остались только Кузьма Егорович и Жюли, на руках которой висела сонная Машенька.
Кузьма Егорович неумело ловил такси. Машин было мало, но и те не останавливались. Одна все же притормозила.
– На Рублевку, - сказал Кузьма Егорович.
Водитель, оценив парочку, отрицательно мотнул головою и показал табличку В ПАРК.
– Ах, в парк?!
– зловеще переспросил Кузьма Егорович.
– А я вот номер сейчас запишу!
– и полез нетвердой рукою во внутренний карман пиджака.
– Да пошел ты, папаша!
– не договорил таксист куда и врубил передачу.
Жюли вынула двадцатифранковый билет и показала таксисту.
– Так бы сразу и говорили, - полюбезнел тот и сам открыл дверцу.
– Вот с-сволоч-чи!
– выругался Кузьма Егорович сквозь зубы, усаживаясь.
– До чего страну довели!
Аглая стояла у входа в освещенную дачу и смотрела горько-иронически, как бригада грузчиков-ментов человек в пятнадцать выносит с дачи мебель, ковры, картины, посуду!
– Че пялиссься?
– приостановился совестливый сержант, проходя мимо с огромными часами на плече.
– Вещи казенные!
– А дача?
– спросила Аглая.
– Дача?
– не понял аглаиной логики мент.
– Дача тоже казенная. Детскому дому, наверное, передадут!
Навстречу грузчикам по аллее шагали Кузьма Егорович и Жюли со спящею Машенькой на плече.
– Злорадствуешь?
– бросил Кузьма Егорович Аглае, проходя мимо.
– Вовремя смылась?
– а та, вдогонку, потянулась к Машеньке, вошла в дом!
– Не трогайте!
– неприязненно произнесла Жюли по-русски.
– Разбдите.
Аглая приостановилась:
– Vous pouvez parlez franзais, si vous voulez bien.
– Вот еще, по-французски!
– передернула Жюли плечами и понесла Машеньку в детскую.
– Я, Кузьма Егорович!
– опустила Аглая глаза.
– Если вам негде пожить! Кутузовскую тоже, наверное, отберут. Я на два месяца уезжаю, так что!
Кузьма Егорович подошел к Аглае, нежно, благодарно поцеловал:
– Извини. За все.
Жюли выглянула из детской, ревниво сверкнула глазками:
–
Кузьма Егорович развел руками и пошел к Жюли.
– Я твоей е!ой партии, - закричал Никита с порога, - иск на пятьдесят тысяч предъявлю! Долларов! Кутузовскую опечатали, аппаратуру на лестницу вышвырнули!
– Ты вон ей предъявляй!
– высунулся Кузьма Егорович и кивнул на Веронику.
– Не ее бы статья!
– А нечего проституток из Парижа выписывать!
– хмыкнула Вероника.
– Это кто проститутка?
– осведомилась Жюли и тут же сама и ответила: - Это ты - проститутка!
– Твоя мачеха утверждает, - с удовольствием перевела Аглая Никите, что твоя новая супруга - проститутка.
– Как вам не стыдно!
– появилась на пороге пробудившаяся Машенька. Такие слова при ребенке!
Вероника, хоть и в подвенечном, хоть и в пылу скандала, а не упускала сверкать блицем своей "мыльницы".
– Снимай-снимай!
– заорал Кузьма Егорович.
– Тебе партия все дала, а ты!..
– Мне??!
Перепалка перерастала в настоящий итальянский скандал: все орали, чуть не вцеплялись друг другу в волосы; таскающие мебель менты ходили мимо, деликатно стараясь не видеть - не слышать! как вдруг Кузьма Егорович как бы выпал из ситуации: прислушался, поднял указательный палец.
Состояние и жест оказались заразительными: замолчали все, и тогда явственно стал внятен специфический зуммер вертушки-кремлевки из верхнего кабинета.
Тихо, ступая почему-то чуть не на цыпочках, Кузьма Егорович пошел на звук и все остальные - так же тихо - за ним.
В кабинете Кузьма Егорович замедлил шаг.
– А если это уже не тебя, папа?
– шепотом спросил Никита.
– Меня!
– ответил Кузьма Егорович, и по тону его было совершенно понятно, что он точно знает: его.
– Меня!!
Все замерли перед телефоном, который звонил - не уставал. Кузьма Егорович протянул руку, но, как в последний момент оказалось, вовсе не чтобы ответить, а чтобы отмерить ее от локтя ребром другой ладони.
– Только я - не возьму!
– и засмеялся.
Присутствующие переглянулись и заулыбались тоже, а Кузьма Егорович уже хохотал:
– Не возьму! Пускай сами теперь выкручиваются!
И все хохотали до слез, точно Кузьма Егорович и впрямь сказал что-то уморительное, и сквозь спазмы проговаривали только кусочки, отрывочки его фразы:
– Пускай!
– Сами!
– Выкру!
– Выкру!
– Выкручиваются!
Мебельный грузовик-фургон, натужно пыхтя и на каждой кочке переваливаясь чуть не до переворота, пилил по Москве.