Киносценарии и повести
Шрифт:
Кузьма Егорович стоял без вызова, старался только, чтобы вода брызгала на него поменьше.
– Вот ответь мне, - произнес Седовласый, отфыркавшись.
– Вот сам бы ты себя, будь на посту, - выпустил? Ну? Выпустил бы или нет?
Кузьма Егорович справедливо понурился.
– То-то же, - резюмировал Седовласый.
– Венчается раба Божия Юлия рабу Божьему Кузьме, - пел батюшка в небольшой церкви, нельзя сказать, чтобы переполненной.
Молодые стояли перед аналоем. Никита держал венец над отцом, Вероника - над матерью. Равиль в одеянии
– Согласен ли ты, - вопросил священник Кузьму Егоровича, - поять в жены рабу Божию Юлию?
– Согласен, - ответил Кузьма Егорович, краснея.
– Согласна ли ты поять в мужья раба Божьего Кузьму?
– Mais oui, - ответила Жюли игриво, с чисто французскою грацией. Certainement!
Народу в небольшом зальце кишело многие сотни. Над одной дверью была вывеска США, над другой - ИЗРАИЛЬ, над третьей - ФРАНЦИЯ, над четвертой - ПРОЧИЕ СТРАНЫ.
Кузьма Егорович растерянно озирался в гудящей толпе, потом, обнаружив дверь, ведущую во Францию, направился к ней, но тут же был остановлен:
– Куда, папаша?
– Да я!
– встрепенулся было Кузьма Егорович, но тут же и осекся. Мне только спросить, - сказал таким тоном, словно приучался к нему всю жизнь.
– Всем только спросить!
– понеслось из очереди.
– У всех дети!
– У всех через час самолет!
– А кто!
– поинтересовался Кузьма Егорович.
– Как это! Кто последний во Францию?
– Вон, папаша, - показали ему.
– Видишь?
Кузьма Егорович подошел к длинному, на десяток листов, списку, проставил очередную цифру 946 и рядом дописал: Кропачев. Потом вернулся ко французскому хвосту, спросил у того, кто на список указывал:
– А у вас какой?
Тот раскрыл перед Кузьмой Егоровичем ладонь, на которой изображена была цифра 72:
– С позавчерашнего утра!..
Но я хочу быть с тобой!
Я хочу быть с тобой!
Я так хочу быть с тобой
и я буду с тобой!
Никита и его ансамбль на деревянном митинговом помосте рядом с ортом Шереметьево-2 лирическую песню, которую мы услышали впервые на нном зимнем пляже. Вероника стояла рядышком и дирижировала вниз, где ая толпа народу, в основном - людей молодых, слушала песню с должным ргом. То здесь, то там из толпы торчали плакаты: ТОЛЬКО НИКИТА ЧЕВ СПАСЕТ РОССИЮ!, РОК - ЭТО СВОБОДА!, ДОЛОЙ ШЕСТИДЕСЯТИЛЕТНИХ!, УЙТЕ ЗА РОК-ПАРТИЮ КРОПАЧЕВА-МЛАДШЕГО!
– и несколько особенно тельных: ДО СВИДАНЬЯ, ПАПОЧКА! Самолеты, садясь и взлетая, перекрывали новенья песню гулом, но, когда не перекрывали, она доносилась и в й, суетящийся зал отлета!
Аглая издали глядела на очередь к таможне, включающую Кузьму Егоровича, Машеньку, Жюли. Туда-сюда таскал тележку с чемоданами носильщик Равиль.
– Но что я там буду делать?!
– прямо-таки ужасался Кузьма Егорович, готовый, кажется, сбежать, как Подколесин.
– Скажи дедушке, - обратилась Жюли по-французски к Машеньке, - что многие истинные коммунисты продолжали борьбу в эмиграции.
– Бабушка говорит, - перевела Маша, - что многие
Никита с товарищами пел, Вероника дирижировала, поклонники кричали, свистели, хлопали, махали плакатами и фотографиями ребенка-Никиты в матроске на коленях тридцатилетнего отца!
Аглая смотрела на Машеньку, Машенька - исподтишка - на мать взрослым печальным взглядом.
– На что жить, на что жить!
– передразнила Жюли по-русски.
– Спроси у деда, сколько он получал, пока его не выгнали.
– Дед, а сколько ты получал, пока тебя не выгнали?
– Полторы тысячи, - ответил Кузьма Егорович ностальгически.
– Сколько ж это выходит?
– полувслух по-французски прикинула Жюли. Один к одному, что ли? Переведи дедушке, что самая средняя проститутка зарабатывает у нас больше за вечер.
– У нас, кажется, тоже, - вздохнул Кузьма Егорович, и тут их позвали за перегородку.
Никита влетел в зал.
– Эй, отец!
– крикнул.
– Жди в Париже в составе правительственной делегации. Вероника гарантирует!
– и помахал прощально.
Вещи ползли сквозь рентген-аппарат. Таможенник выдернул большую сумку:
– Что у вас тут?
– Как что?!
– возмутилась Жюли.
– Белье, одежда!
– Нет, вот это!
– и таможенник, запустив в сумку безошибочную руку, извлек склеенный из осколков бюст Ленина.
– Это!
– засмущался Кузьма Егорович.
– Это сувенир.
– Не положено к вывозу, - отрезал таможенник и бюст отставил.
– Как не положено?!
– возмутился Кузьма Егорович.
– Почему не положено?! Эта вещь не представляет художественной ценности. Вот - справка из Министерства культуры!
– Потому что!
– не нашелся что ответить таможенник.
– Потому!
Седовласый, наблюдая на мониторе прощальную сцену, раздраженно сказал:
– Потому, осел, что мы отказались от экспорта революции!
Москва, 1990 г.
Я ОБЕЩАЛА, И Я УЙДУ...
история любви и смерти
"Я ОБЕЩАЛА, Я УЙДУ..."
"ТИСКИНО"
Москва, 1992 год
Режиссер - Валерий Ахадов
Композитор - Микаэл Таривердиев
В главных ролях:
ИРИНА - Елена Корикова
АЛЕВТИНА - Ирина Акулова
ЗЯТЬ - Игорь Пушкарев
АНТОН СЕРГЕЕВИЧ, ВРАЧ - Олег Шкловский
ВАСЕЧКА - Павел Семенихин
ТАМАЗ - Зураб Макгалашвили
МАТЬ ТАМАЗА - Софико Чиаурели
ОТЕЦ ТАМАЗА - Бадри Барамидзе
02.11.90
Снега намело немного, и поверх его ветер со скоростью и визгом полунощного рокера гнал мелкую пыль. Здесь это называлось хакас.
Впрочем, внутри, в белом кабинете городской больницы, воздух был тепл и недвижен - только оконные стекла мерзко позванивали под аэродинамическим напором ночной - в пять часов дня - наружи.
Вертелись кассеты на стареньком "Репортере". Девушка в наушниках одну руку держала на оконном стекле, другую - с микрофоном - у рта, и последнее явно вызывало у интервьюируемого игривые ассоциации.