Кинжал и яд
Шрифт:
— Сын мой, — взывала она к Роману, — вы не можете обречь сестер своих на вечное затворничество! Они молоды, красивы и хотят жить, как все женщины. В чем они провинились? За что хоронить их в монастыре?
— Только в религиозной жизни они обретут спасение! — промолвил Роман, отводя взгляд.
Голос его звучал так неуверенно, что Агата, старшая из сестер, поняла, с какой стороны нанесен удар. Мгновенно вскочив на ноги, она заставила подняться и Елену.
— Не стоит унижаться, матушка, это пустая трата времени. Поймите же наконец, что решение принял вовсе не ваш сын. Его принудила поступить так эта мерзкая женщина, которая прячется в углу, эта Теофания, подобранная бог весть где! Именно она выгоняет нас из нашего дома. Посмотрите
— Агата! — вскричал император. — Ты сошла с ума!
— Хотелось бы мне сойти с ума. Неужто ты и в самом деле полагаешь, великий базилевс, будто тебе удалось обмануть тех, кто живет в этом городе? Кто поверил в твою байку о знатной македонской семье?! Все знают, что эта девка родилась возле акведука Валанса, что ее отец…
Принцесса не договорила — по знаку императора двое стражников схватили ее и потащили из комнаты. Она бешено отбивалась и продолжала выкрикивать гневные слова, но все было напрасно — в тот же день ее отвезли в один из монастырей Пропонтиды. Та же судьба постигла и остальных сестер императора — Елена не смогла защитить их. Когда увозили младшую из сестер, обезумевшая от горя мать повернулась к Теофании:
— У тебя нет ни сердца, ни души, базилисса! Но запомни мои слова: настанет день, когда и тебя навечно похоронят в монастыре… если сразу не бросят в могилу!
Даже не взглянув на сына, старая императрица удалилась в свои покои. Однако испытание оказалось слишком тяжким для нее. Всего за несколько недель Елена тихо угасла и навсегда покинула земной мир… весьма своевременно, как шептались во дворце.
Между тем евнух Брингас ликовал: мечты его осуществились, он стал премьер-министром и заправлял теперь всеми делами в государстве. Базилевс охотно уступил ему эти обременительные заботы, поскольку единственным достойным занятием считал охоту. Впрочем, время от времени Роман вспоминал о том, что он император, — и тогда на свет появлялись указы, которые не всегда нравились Брингасу. Самое же неприятное заключалось в том, что громадная часть императорских доходов оседала в сундуках Теофании.
Роман был по-прежнему безумно влюблен в свою молодую жену, подарившую ему уже троих детей — двух мальчиков и девочку. Он не отказывал ей ни в чем и осыпал ее драгоценностями.
Материнство придало еще больший блеск изумительной красоте базилиссы, и многие придворные втайне любовались ею, не смея надеяться на ответное чувство. Напротив, Брингас постепенно начинал тяготиться зависимостью от бывшей союзницы. Хотя он не сумел еще до конца понять коварную и лживую натуру Теофании, но аппетиты ее казались ему чрезмерными, а безумное расточительство — опасным для государства…
15 марта 963 года, ровно через два дня после того, как императрица родила свою вторую дочь, Анну, император Роман II внезапно почувствовал недомогание во время охоты и той же ночью скончался. Однако умирал он в полном сознании и успел объявить свою последнюю волю. Распоряжения его были чрезвычайно просты и утверждали существующий порядок вещей — в числе прочего было указано, что командующий Восточной армией Никифор Фока должен сохранить свой пост.
Этот Шока был необычным человеком — в момент смерти Романа ему не было равных в империи по славе и популярности. Он принадлежал к знатному каппадокийскому роду, который подарил Византии множество полководцев, и Фока оказался достойным своих великих предков. Благодаря блестящим победам он завоевал всенародную любовь: его воины выгнали арабов с Крита, потерянного Византией более ста лет тому назад, захватили Сицилию и взяли штурмом громадную крепость в Алеппо. Понятно, что солдаты обожали своего предводителя, вот только внешностью победоносный вождь похвалиться не мог: низкорослый и толстоватый, он никак не напоминал Адониса. У него был мощный торс и коротенькие ножки, кожа настолько смуглая, что скорее подошла бы африканцу, длинные волосы цвета воронова крыла, черные, глубоко
Теофания видела его лишь однажды, когда он вернулся в Византию с Крита, дабы принять вполне заслуженные почести. В памяти у нее сохранился образ человека уродливого, но сильного — истинного властелина, который умеет повелевать и добиваться покорности. Так или иначе, именно к нему обратились ее мысли, когда отношения между ней и Брингасом стали стремительно ухудшаться. Едва лишь Романа II предали земле, евнух-министр начал единолично распоряжаться всем, значительно урезав расходы базилиссы и отстранив ее от воспитания обоих сыновей, которые были провозглашены равноправными императорами.
Однако Теофания, назначенная регентшей, намеревалась править сама и не желала делить власть с кем бы то ни было. Всего лишь через месяц после смерти мужа она стала вынашивать планы, как избавиться от бывшего сообщника. Это было нелегким делом: в распоряжении Брингаса находились мощная полиция и войска, расквартированные в городе и на другом берегу пролива. Лишь один человек в империи обладал равной силой и значительно большей популярностью, только он мог бы одержать победу в неизбежной схватке с Брингасом, и Теофания решила любой ценой привлечь его на свою сторону.
Однажды вечером базилисса тайно вызвала к себе верного слугу — скриба Марианоса.
— Ты отправишься в лагерь Фоки, — сказала она, — и передашь ему от меня, что он должен немедленно прибыть в Константинополь. Моя жизнь и судьба юных владык находятся в его руках.
Говоря это, она посматривала в большое зеркало из полированного серебра в золотой оправе, и взгляды эти лучше всяких слов поясняли ее намерения. Марианос сдвинул брови.
— О госпожа, ты вступаешь на неверный путь! Не надейся обольстить Фоку своими чарами. Это глубоко набожный человек. После смерти жены и единственного сына он дал обет целомудрия. Он ведет жизнь аскета, он стал мистиком, и его лучший друг — игумен Афанасий, тот самый, который построил монастырь на горе Афон. Говорят, Фока уже присмотрел там для себя келью. Он равнодушен как к мирским почестям, так и к женской красоте. Все его нынешние мысли направлены к достижению святости и…
Взбешенная Теофания жестом указала слуге на дверь.
— Проклятый болтун! Кто тебя спрашивает?! Я не нуждаюсь в твоих советах. Тебе велено пригласить сюда Фоку… а до обетов его мне нет никакого дела!
Марианос не посмел возразить. Поручение императрицы он исполнил быстро и ловко — через несколько дней Никифор Фока ступил с палубы корабля на императорскую набережную Буколеон, где его дожидалась ликующая толпа. Горожане на плечах своих донесли любимого полководца до ступеней Священного дворца. В громадном тронном зале, больше походившем на неф собора, победоносный командующий был принят со всеми подобающими ему почестями. Он преклонил колено перед фантастическим золотым троном, на котором восседали юные императоры. Над их головами висела огромная икона Христа Пантократора, и они с необычайной серьезностью исполняли свою роль.
А ночью Никифор Фока был допущен в покои императрицы. Встреча эта навсегда осталась тайной: никто так и не узнал, о чем говорили прелестная базилисса и коротышка-генерал. Но уже на следующий день при дворе все поняли, что произошло нечто важное, ибо отныне у Теофании не было более пылкого и ревностного обожателя, чем вышеупомянутый полководец. Забыв про все свои обеты, как и предвидела красавица, Фока безумно влюбился в нее и уже не помышлял о келье на горе Афон. Он мечтал теперь только об одном — навсегда завладеть этим чудом природы. Ей было двадцать два года, а ему пятьдесят один, но он обожал ее с такой силой, на какую способна только поздняя любовь. И, разумеется, первым об этой необузданной страсти узнал Иосиф Брингас…