Кинжал и яд
Шрифт:
— Я не могу, не могу вступить в открытую схватку с Церковью! Постарайся понять меня, Теофания. Я люблю тебя, ты же знаешь, люблю безмерно, но есть предел и моим возможностям! Я не в состоянии жить вне лона Церкви…
— Ты предпочитаешь жить без меня?
Никифор, отняв руки от лица, взглянул на нее с такой печалью, что на мгновение в ее сердце шевельнулась жалость.
— Ты же знаешь, что нет. Этого я тоже не могу…
Между тем дела шли все хуже и хуже. У Полуэкта появились новые, очень серьезные доводы, чтобы с полным правом подвергнуть анафеме их брак. Никифор был крестным отцом одной из дочерей Теофаний, и такое духовное родство
Сообщив эту новость Теофаний, император уронил голову ей на плечо и зарыдал, как дитя. Но молодая женщина вырвалась из его объятий и, подойдя к своему ложу, ударила в гонг золотым молоточком. Никифор вздрогнул от неожиданности.
— Что ты собираешься делать?
— Сейчас увидишь… Я не позволю этому безумному попу свергнуть меня с престола.
Явившаяся на звук гонга служанка простерлась у ног императрицы.
— Этот человек здесь? — спросила Теофания.
— Да, госпожа.
— Пусть войдет!
Через секунду в дверях возник благообразный священник — в богатом одеянии, с холеной черной бородой. Он склонился в почтительном поклоне перед императорской четой, и Никифор узнал его — этот дьякон состоял при часовне Священного дворца и наряду с десятком других совершал там богослужения.
— Ты его помнишь? — обратилась Теофания к своему супругу.
— Я не раз видел его…
— Не сомневаюсь. Зовут его Теофил, и он участвовал в той церемонии крещения, где ты якобы был крестным отцом…
— Якобы? Но, Теофания… — начал явно смущенный император, не понимая, куда клонит жена.
Она жестом заставила его умолкнуть.
— Пусть Теофил говорит. Расскажи-ка императору, как происходило крещение и кто в действительности был крестным отцом!
В отличие от Никифора, дьякон совсем не казался смущенным. Потупив взор и сложив руки на животе, он еще раз поклонился и промолвил сахарным елейным голосом:
— Святой патриарх ошибся, могущественный бази-левс! Я совершал обряд крещения, и мне лучше, чем кому бы то ни было, известно, что августейшим крестным отцом был твой отец, мой господин. Да, это был благородный Бардас Фока… и я готов принести в том клятву перед самим Полуэктом!
В черных глазах императора вспыхнуло пламя. Теперь он наконец все понял: Теофания, несомненно, подкупила этого человека, который не моргнув глазом публично поклянется в том, что Никифор никогда не был крестным дочери базилиссы! Базилевс, прищурившись, оглядел Теофила с головы до ног.
— Ты поклянешься… на святом Евангелии?
Дьякон и бровью не повел.
— Хоть сейчас, божественный император!
— Очень хорошо. Благодарю тебя… рвение твое не останется без подобающей благодарности.
Никифор пошел на это безбожное клятвопреступление, не испытывая никаких угрызений совести. В соборе Святой Софии, в присутствии задыхающегося от бессильной ярости патриарха и злобно настроенной толпы Теофил принес клятву, за которую было заплачено полновесным золотом.
Полуэкт ничего не мог с этим поделать. Преисполненный отвращения, он с тех
Однако в громадном змеином гнезде, каким был в то время Константинополь и особенно Священный дворец, сохранить тайну оказалось невозможно. Слишком много было глаз, следивших за любым движением властителей, поэтому вскоре ушей императора достигли смутные слухи, а затем он получил неопровержимые доказательства явной склонности Теофании к его красавцу-племяннику.
Первым побуждением Никифора было отправить наглеца на плаху, однако он быстро одумался: Иоанн Цимисес пользовался большой популярностью. Как в свое время сам Фока, он командовал Восточной армией, и добраться до него было затруднительно. Если же напасть открыто, то кто поручится, что Цимисес не последует примеру собственного дяди и не двинется с восставшим войском на Константинополь?
Укротив гнев, Никифор решил действовать осторожно. Воспользовавшись тем, что его целиком захваченный страстью племянник совершил служебную оплошность, базилевс лишил Цимисеса командования и приказал ему удалиться в свои малоазийские поместья. Императрица пришла в ярость, но ей тоже приходилось соблюдать осторожность, поэтому вступиться за любовника открыто она не посмела.
Никифор по-прежнему осыпал ее роскошными подарками и всячески демонстрировал свою любовь к ней, однако с каждым днем становилось все очевиднее, что он избегает близости и старается как можно реже встречаться с супругой. Под пышным золотым одеянием император теперь вновь носил власяницу и почти не показывался в гинекее. Ночи он проводил в своей комнате, где укладывался спать на полу, укрывшись от ночной прохлады шкурой пантеры и словно не замечая уютного ложа с мягкой периной. Впрочем, спал он мало, а вместо этого исступленно молился, посвящая святому бдению все больше и больше времени.
Теофания с вполне понятной тревогой наблюдала за странностями мужа. Она с содроганием замечала, как уменьшается ее власть над императором, ибо тот вновь окружил себя монахами и священниками. Но главное — ей была невыносима разлука с возлюбленным. Донельзя взбешенный Иоанн вынужден был отправиться в свои каппадокийские владения, и Теофания не помнила себя от горя: впервые она познала, что такое отчаяние и муки, впервые ее сердце терзалось неутоленными желаниями. И в душу прекрасной императрицы мало-помалу проникал яд ненависти и жажда мести…
Прошел год. В один прекрасный день Теофания не выдержала и потребовала вернуть изгнанника в Константинополь.
— Среди народа зреет недовольство тобой, а ты, словно обезумев, отослал вернейших своих людей! — говорила она мужу. — Ты настраиваешь против себя и удаляешь своих бывших сподвижников, тогда как должен был бы, напротив, опереться на них. Ты думаешь, я не знаю, что произошло сегодня, когда ты возвращался во дворец из церкви Святого Иоанна? Народ осыпал тебя проклятиями, а кое-кто даже кидался камнями. Твои реформы непопулярны, базилевс… а ты, подобно обиженному мальчику, надулся и спрятался от всех. Зато Полуэкт не дремлет, он настраивает против нас людей, и мы бессильны, потому что лучших своих полководцев ты изгнал.