Кинжал с красной лилией
Шрифт:
— Вы хотите сказать, любовница короля? — уточнила, совершенно растерявшись, Лоренца.
— Да нет же, маленькая дурочка! При чем тут король? Фаворитка королевы. Определение, быть может, слишком яркое, но по-другому не скажешь, — заявила мадемуазель дю Тийе с неприятным смешком. — Дама из ваших мест, тощая, смуглая карлица, страшная, как семь смертных грехов, не снимающая никогда черной вуали, которая делает эту фигуру еще более зловещей.
— Неужели она так уродлива? — спросила Лоренца, которая прекрасно поняла, о ком шла речь, но хотела узнать, что думает об
— Вуаль предназначена не для сокрытия ее уродства, а для того, чтобы избежать сглаза. Дама понимает, что ее не любят, и боится, а вуаль помогает ей спрятаться от посторонних взглядов. Обычно она проводит время в своих покоях — говорят, что их роскошь неописуема, — и выходит только вечером, когда придворная жизнь затихает. По внутренней потайной лестнице она спускается, чтобы повидать королеву, и они подолгу беседуют наедине. О чем они говорят, — неизвестно, но бывает, что поутру королева меняет свое мнение на противоположное относительно какой-либо проблемы. Этому никто не удивляется. Все знают, что мадам Галигаи крепко держит Ее Величество в своих руках.
— Как такое возможно? Разве не духовник — главный советчик моей крестной матери?
— Одно не мешает другому. Когда уходит духовник, появляется советчица-вдохновительница. Зачастую поздней ночью. И что более всего удивительно, — она ведает нарядами королевы.
— Простите меня, но я чего-то не понимаю. Разве король не проводит ночь со своей супругой?
— Да... конечно, но он мало спит. Он играет, навещает очередную любовницу, беседует с министрами. В общем, он ложится очень поздно, и его жена поэтому поздно встает.
— И как же зовут даму под вуалью?
— Ее зовут дама Кончини. Ей удалось женить на себе самого красивого юношу из тех флорентийцев, что приехали сюда с королевой, и она самая старинная подруга нашей государыни.
Гостья и провожатая как раз проходили мимо покоев Кончини, дверь в которые в этот миг распахнулась и оттуда вышел элегантный молодой человек, одетый по последней моде в бархатный костюм гранатового цвета с серебряным шитьем.
Темноволосый, с закрученными вверх победительными усиками и огненными глазами, он засиял улыбкой, обнажая белейшие и безупречные зубы. Он отдал дамам поклон с грацией профессионального танцовщика.
— Мадемуазель дю Тийе! Какая приятная встреча! Да еще в таком очаровательном обществе! Полагаю, что вижу ту самую мадемуазель, о которой говорит весь свет и на которой старику де Саррансу выпало немыслимое счастье жениться? В самом деле, большая несправедливость отдать такую красавицу старикашке и...
— Думайте о том, что говорите, сеньор Кончини! Этот старикашка может отрезать вам уши, если вас услышит...
— Он не услышит! Скажу вам больше, вполне может статься, что уши однажды отрежу ему я! Сделать вдовой такую красавицу! Великое искушение!
— Чудесная мысль! Советую обсудить ее с вашей супругой. Пойдемте, дорогая, не будем терять времени...
Откланявшись, молодой человек скрылся за поворотом галереи, и мадемуазель дю Тийе воскликнула:
— До чего же бесцеремонен, однако! Никогда не могла понять,
— Но, кажется, совсем недавно Его Величество собирался разводиться с моей крестной, и я вижу, что развод избавил бы его от многих неугодных ему людей. Чем больше я узнаю, тем меньше понимаю, зачем я тут понадобилась.
Они успели войти в комнаты, отведенные Лоренце, и мадемуазель дю Тийе, остановившись на полдороге, бросила на девушку странный взгляд, словно впервые ее увидела. Помолчав немного, она заявила:
— А вы сообразительней, чем я думала.
— Вы мне льстите, мадемуазель. Должна я вас поблагодарить за доброе мнение?
— Если хотите, но постарайтесь, чтобы никто не заметил вашей смышлености. Особенно Ее Величество королева. В окружении вашей крестной безопаснее слыть дурочкой, чем умницей.
— Вы уже сообщили мне, что королева меня не любит, так что я ничего не могу испортить...
— Может, и так... Но главное, что терпеть она вас будет совсем недолго. Итак, здесь вы пробудете до вашей свадьбы. Располагайтесь. Сейчас слуги принесут ваши сундуки, а потом вам подадут завтрак, потому что вам не позволено выходить отсюда. И очень скоро вас навестит сама королева.
С этими словами мадемуазель дю Тийе удалилась, громко шурша платьем из тафты. Но упреки с жалобами полились рекой:
— И это называется гостеприимством государыни? Две комнаты, две кровати и больше никакой мебели? Конечно, когда эти конурки заставят сундуками, выйти мы отсюда не сможем! Нам придется между ними на цыпочках пробираться!
Вполне возможно, донна Гонория была на этот раз права, но Лоренце, усталой, словно она бегом обежала весь Париж, не хотелось вступать в разговоры, и она сухо уронила:
— Я бы с удовольствием вернулась в посольство и освободила бы для вас место, но увы!
— Если вы предлагаете вернуться туда мне, то я ни за что не отправлюсь в эту жалкую крысиную нору! Но я не премину поговорить с самой королевой. Эта дама, не знаю, уж как ее там...
— Мадемуазель дю Тийе.
— Пусть будет дю Тийе. Так вот эта дю Тийе исполнила все распоряжения Ее Величества хуже некуда!
Донна Гонория ругала слуг за нерадивость до тех пор, пока не принесли завтрак. Едой она тоже осталась недовольна и нашла, что ее слишком мало. Что, впрочем, было правдой, так как завтрак был рассчитан на одну персону. Но поскольку у Лоренцы совсем не было аппетита, ее тетушка смогла основательно подкрепиться, копя силы для визита августейшей особы. Так что, когда дверь открылась и на пороге появилась объемистая фигура Марии де Медичи, донна Гонория, не теряя ни секунды, бросилась ей в ноги.