Кинжал всевластия
Шрифт:
– Ну да, а уж после истории с Илоной…
– Ну вот, я и принес кинжал сюда, на работу… – он выдвинул ящик стола и показал Старыгину продолговатый сверток.
– Ты думаешь, здесь он будет в безопасности? – с сомнением в голосе осведомился Старыгин.
– По крайней мере, его не будет у меня дома. Честно говоря, меня гораздо меньше беспокоит безопасность этого кинжала, чем безопасность моей семьи.
– Это правильно. – Старыгин задумчиво смотрел на кинжал. – Понимаешь, что мне кажется… только не думай, что я сошел с ума… мне кажется, что того человека, который охотится за кинжалом,
– Знаешь, Митя, раньше бы я поднял тебя на смех, – тихо ответил Святослав. – Но после событий последних дней я готов поверить во что угодно. Только посоветуй – что мне делать?
– То, что ты принес кинжал в Эрмитаж, – это правильно. Но держать его в собственном столе… черт его знает, к чему это может привести!
– А куда же его деть?
– Для начала давай заменим один кинжал другим. – Старыгин взял сверток из ящика и положил на его место тот кинжал, который позаимствовал у Сильвии Петровны.
– А это что такое? – Несвицкий удивленно смотрел на копию. – Эти кинжалы похожи как близнецы…
– Только одному из близнецов шестьдесят лет, а второму – сорок веков! – И Старыгин рассказал о своем визите к Сильвии Петровне и о происхождении второго кинжала. Под конец он добавил: – Будем надеяться, что охотника за кинжалом это сходство обманет, как обмануло тебя.
– Но все же – куда спрятать настоящий кинжал? Сейфа у меня нет, а показывать эту диковину начальству я не хочу…
– И не надо! – перебил приятеля Старыгин. – Тем более что-то мне говорит, что для охотника за кинжалом открыть сейф не составит труда…
– Но тогда…
– Но тогда мы используем старое правило. Если хочешь спрятать желтый лист – прячь его в осеннем лесу, соломинку прячь в стоге сена, шпалу – на железной дороге…
– А кинжал… – глаза Святослава заблестели.
– Совершенно верно!
Оставив копию кинжала в ящике стола, приятели покинули кабинет, прошли по служебному коридору и через боковую дверь попали в основное здание музея, смешавшись с шумной толпой посетителей. Миновав несколько залов, они оказались там, куда заботливые родители в первую очередь приводят своих детей, особенно мальчиков, – в Рыцарский зал Эрмитажа, где выставлена коллекция рыцарских доспехов и старинного оружия.
Как раз в этот момент из зала выходила большая группа школьников.
Старыгин с Несвицким дождались, пока они пройдут в соседний зал, и приступили к операции.
Несвицкий подошел к смотрительнице зала, пожилой даме в аккуратном зеленом костюме, и принялся, изображая бестолкового провинциала, выпытывать у нее, как пройти в зал Рембрандта. При этом он развернул перед ней план Эрмитажа, держа его вверх ногами, и повторял каждый вопрос по три раза, бестолково моргая глазами.
Пока Святослав таким образом отвлекал служительницу, Старыгин подошел к рыцарям, выстроившимся вдоль стены зала.
Здесь были несколько конных рыцарей, громоздящихся на огромных конях, закованных в доспехи, как и всадники, и несколько пехотинцев. К одному из пехотинцев и подошел Дмитрий Алексеевич.
Правой
Закончилась война. Раушенбах по-прежнему жил у Татьяны, несмотря на косые взгляды деревенских старух.
Вернуться в Германию не представлялось никакой возможности. Даже в их забытую богом деревню доходили новости про то, как разыскивают нацистских преступников, про Нюрнбергский процесс и немецких генералов, сидевших в русских лагерях. Спокойнее было не высовываться, сидеть здесь, в глуши. Кроме того, он не хотел далеко уходить от тех мест, где остался священный кинжал, надеясь раньше или позже его отыскать. Однако по прошествии некоторого времени сидеть на одном месте стало небезопасно, в районе появились люди из органов, начали наводить справки обо всех жителях – кто где был в войну, кто когда вернулся…
Самое лучшее было – отправиться на какую-нибудь стройку, но для этого ему требовались хоть какие-то документы.
Татьяна отнесла председателю сельсовета, одноногому инвалиду Сельянову, шмат сала и большую бутыль самогона, и тот выписал Татьяниному жильцу справку колхозника, с которой можно было устроиться на работу.
Справку он выписал на имя Яниса Калниньша, латыша, уроженца города Даугавпилса.
– Пойду в город, на стройку устроюсь, хоть каких денег заработаю! – сказал Вернер Татьяне. – А то здесь мы с голоду пропадем. Буду тебе деньги присылать…
– Уйдешь ты, Ваня, и больше не вернешься… – грустно проговорила женщина и положила руку на свой приподнявшийся живот. – А ведь я, Ваня, в тягости…
– Не сомневайся, вернусь! – ответил Вернер.
Для начала он устроился в райцентре, строить клуб, но там к нему начал присматриваться демобилизованный мужик из соседней деревни, который знал покойного Татьяниного мужа. Пришлось уйти, перебраться подальше, в соседнюю область, на большую стройку. Там было легче затеряться, но появилась другая опасность – на стройке работали несколько латышей, которые заинтересовались, увидев в списке фамилию Калниньш. Латышского языка Вернер не знал, и ему пришлось снова перебраться на другое место.
Так и кочевал он с места на место, со стройки на стройку.
Года через два Раушенбах женился на молоденькой учетчице. У нее было три несомненных достоинства – большие голубые глаза, золотистые волосы и простая фамилия Кривцова. Вернер взял ее фамилию – и вскоре снова скрылся, переехал в Карелию, но теперь уже как Иван Кривцов.
Там обжился, но вспомнил о том, что в далекой деревне растет его ребенок.
Иван Кривцов отправился в ту деревню.