Киплинг
Шрифт:
На письменном столе отсутствовали разрезной нож для книг, разбросанных по всему дому — Киплинг относился к книгам, в том числе и к альбомам по живописи и к кулинарным пособиям, которые любил листать, без особого почтения и страницы разрывал пальцем, — а также карандаши, которые надоели писателю, еще когда он работал редактором в «Гражданской и военной газете». Стояла на столе и обтянутая холстом коробка с надписью «Заметки», где хранились незаконченные рассказы и стихи, наброски, черновики; коробку эту после смерти писателя Кэрри сожгла. Напротив письменного стола под прямым углом к небольшому камину стоял диван, на котором Киплинг часто лежал, опершись на локоть, что-то про себя сочиняя или читая, или над чем-то раздумывая. Потом вскакивал, закуривал (курил он много, по 30–40 сигарет в день), подбегал
В свое время местный викарий поселил в «Бейтмензе» своего бейлифа — церковного старосту, — и тот мирно прожил в доме сорок лет, оставив его в том же виде, в каком он был до него. Лужайка за домом сбегала уступами к забору из красного кирпича, из него же были выстроены две хмелесушилки со старой серебристо-серой голубятней на крыше одной из них. По другую сторону дома находился сад с розами — гордость миссис Кэрри Киплинг — и грушевым деревом, которым гордился посадивший его мистер Редьярд Киплинг.
За забором, у самого подножия сада, протекала узкая, мелкая речушка, которая, впрочем, весной широко разливалась, а разлившись, издавала какие-то странные всхлипывающие звуки, по поводу чего в здешних местах существовала легенда. Во времена королевы Елизаветы, гласила легенда, в единственную дочь местного плавильщика Ричарда Мойеса влюбился его работник француз Жан Крапо. Мойес о браке дочери с французом и слышать не хотел и Крапо из мастерской выгнал. Однажды ночью, когда речушка вышла из берегов, Мойес услышал за дверью шаги. Обнаружив, что комната дочери пуста, плавильщик схватил меч, бросился к реке и увидел на мосту обнимающихся влюбленных. Читатель без труда догадается, чем кончилось дело. Мойес бросился с мечом на француза, но его дочь встала между ними, приняла смертельный удар, предназначавшийся ее возлюбленному, и со стоном упала в реку, которая поэтому, выходя из берегов, с тех пор жалобно всхлипывает… Но проза жизни, как это обычно и бывает, восторжествовала над поэзией: Киплинги использовали «рыдающую речушку» для турбины, для чего соорудили плотину, направлявшую речку в мельничный канал. Соорудили конечно же не собственными руками, а с помощью жителей окрестной деревни.
На холме за лесом находилась деревушка Бэруош с одной-единственной улицей, про немногочисленных жителей которой было известно лишь, что они потомки «честных», как сказал бы Лермонтов, контрабандистов и овцекрадов. Приобщаться к цивилизации они начали лишь на протяжении трех последних поколений. Про одного из таких потомственных браконьеров и пьяниц, который посвящал Киплинга в азы своей «профессии», рассказывая о различных разновидностях браконьерства, от отравления рыбы в прудах до искусства ткать шелковые сети для ловли форели, писатель говорил, что такие люди ближе к природе, чем «целый сонм поэтов». У многих из них Киплинг обнаружил изобретательность и творческую жилку и приспособил их к работе по камню, дереву, прокладке труб и тому, что сегодня назвали бы «эстетическим оформлением участка». Брались жители деревни, естественно, и за работу не «эстетическую»: подрывали фундамент мельницы для установки турбины, проводили в доме электричество, рыли колодцы, чистили пруды, прокладывали трубы через мельничную плотину, пересаживали деревья.
В то время как мужья трудились на земле Киплингов, а в свободное время занимались контрабандой, браконьерством и пьянством, их жен властно тянуло на мистику. Киплинги — не только младшие, но и старшие, — с неподдельным интересом слушали нескончаемые истории деревенских женщин про магию, колдовство, приворотное зелье, про полуночные ритуалы с убийством черного петуха в доме местной колдуньи…
Хватало работы и самим Киплингам. Хозяин дома не только писал стихи и прозу, но сажал деревья, разводил пчел, рыл вместе с рабочими канавы. А еще, неустанно
Гостей в «Бейтмензе» любили, и дом со временем, помимо «самого собственного», получил еще одно название — «Гостеприимный». Хозяин даже сочинил забавные «Правила поведения для гостей». Вот они.
«Правила поведения для гостей „Бейтменза“.
1. Гостю не рекомендуется проходить в час больше пяти миль.
2. Гостю не рекомендуется гулять дольше двух часов.
3. Гостям строго запрещается уговаривать местных жителей сопровождать их в вышеозначенных прогулках, ибо владельцы „Бейтменза“ не могут отвечать за последствия подобных совместных прогулок.
Местные жители Редьярд Киплинг, Кэролайн Киплинг, Элси Киплинг».
К «Правилам поведения» можно было бы добавить инструкции, которые давал «местный житель» Киплинг своим гостям относительно «неудобных» обычаев и нравов жителей Суссекса. «Житель Суссекса, — наставлял посетителей рачительный хозяин, — ни за что не станет объяснять вам дорогу. Во-первых, потому, что он не любит, когда ему задают вопросы. А во-вторых, потому, что не хочет признаваться, что не знает дороги сам».
Из старых друзей заезжал в «Бейтменз» «прохвост» Данстервилл, прошедший к началу XX века три войны, но дослужившийся лишь до майора. Бывали, разумеется, Эмброз Пойнтер и Райдер Хаггард, причем автор «Копий царя Соломона» всегда готов был поделиться с Киплингами своими обширными познаниями в области земледелия. Когда однажды ирландец, арендовавший у Киплингов сад с только что посаженными яблонями, пустил в него козу, Хаггард заметил, что с таким же успехом можно было впустить в сад самого сатану. Хаггарда, отличного рассказчика, к тому же объехавшего полмира, Элси и Джон всякий раз ждали с нетерпением, а когда он приезжал, ходили за ним по пятам, выпрашивая новые южноафриканские истории — как правило, выдуманные от начала до конца. Ждал Хаггарда с не меньшим нетерпением и хозяин дома: о их долгих и задушевных беседах о литературе и жизни мы уже рассказывали.
Приезжал из Америки, и не раз, ближайший американский друг Киплингов издатель Фрэнк Даблдей. Однажды, приближаясь к «Бейтмензу» ясным, теплым летним днем, Даблдей заметил, что из трубы валит густой дым. Издатель ускорил шаг, вошел в дом — дверь была незаперта, — открыл дверь в кабинет Киплинга и обнаружил, что хозяин дома стоит на коленях перед камином и бросает в огонь толстые пачки бумаг, исписанных таким знакомым бисерным почерком. «Что это вы делаете, Рад?!» — в ужасе спросил Даблдей, которому, понятное дело, трудно было перенести, что классик топит камин бесценными рукописями. «Видите ли. Эфенди, — ответил Киплинг, подталкивая бумаги в огонь кочергой и испытующе глядя на гостя из-под густых бровей, — я тут просматривал свои старые рукописи и подумал: уж очень не хочется, чтобы после смерти из меня сделали посмешище»…
Бывал в «Бейтмензе», естественно, и «патер» Джон Локвуд, хотя куда чаще не он ездил в Суссекс к сыну, а сын к нему в Уилтшир. Там, за трубкой и игрой в краббидж, обговаривались совместные творческие планы: сын писал, отец иллюстрировал сыном написанное.
Увы, этим совместным планам — по крайней мере, большинству из них — так и не довелось воплотиться в жизнь. Уход за психически неполноценной Трикс оказался Алисе не под силу, подорвал ее нервы и здоровье; Алиса Киплинг скончалась 22 ноября 1910 года в Тисбьюри. Джон Локвуд пережил жену всего на два месяца, он умер в январе 1911 года, находясь в гостях у друзей, куда Редьярд был срочно вызван телеграммой из Швейцарии, где в это время отдыхал с женой и детьми. «Его замечательные, лучистые синие глаза взирали на мир с нескончаемым интересом и трогательной терпимостью… — вспоминала о своем деде Элси Киплинг. — Ему были подвластны все искусства и ремесла, даже самые экзотические. Наблюдать за тем, как он работает руками, было ни с чем не сравнимым удовольствием. В старости он писал мне, своей десятилетней внучке, прелестные письма, в которых учил, как лепить из гипса и наносить на гипс позолоту…»