Кипрские хроники. Memento Mori, или Помни о смерти. Книга 2
Шрифт:
Ставрос также до самого выхода не сводил глаз с невысокого постамента, на котором находились виновники торжества. С чувством мстительного злорадства он глядел на вымученную после более чем четырёхчасового стояния на ногах улыбку своего главврача.
Глава V
Проведя вечерний обход, доктор Николау отправился к себе в ординаторскую. Спать, к счастью, совершенно не хотелось. Организм уже настолько привык обходиться практически без сна, что даже не вырабатывал соответствующих рефлексов: зевоты или сонливости. Просто, когда наступало чувство полного истощения, несколько раз в течение суток, он закрывал глаза и словно абстрагировался от всего окружающего. Забытье, в которое он резко проваливался минут на десять, не успевало принести ни снов, ни этих ужасных кошмаров. На всякий случай, доктор всё же
Включив лампу, он принялся рассматривать рентгеновские снимки одной из пациенток, которой уже провели здесь же, у них в клинике, сложную операцию на позвоночник около года назад. Женщина была избавлена от болей месяца на два-три, не больше. А затем всё опять началось по-новому. Сравнивая снимки до и после операции, тщательно изучая данные томографии, он всё больше и больше приходил к выводу, что операция была проведена неправильно. Ортопед, проводивший хирургическое вмешательство, не учёл всех особенностей заболевания пациентки и решился на проведение только лишь заднего спондилодеза на остистых и поперечных отростках позвонков, вместо того, чтобы использовать метод переднего спондилодеза и исправить саму причину недуга, связанную с повреждением межпозвоночного диска. К тому же он применил комбинацию металлического фиксатора с костной тканью, усиленную материалами для затвердения, арматурой как в железобетоне, которые являлись теперь очередной сложностью и препятствием для устранения первичной проблемы. Хоть само по себе это оперативное вмешательство было длительным и сложным, требующим высочайшей квалификации хирурга, а также сопряжённым с многочасовым наркозом, всё же подобную операцию Антониосу Николау было бы проще провести изначально, с чистого листа, чем теперь исправлять недочёты других.
Внезапно тишину резко разорвал телефонный аппарат. Звонили из приёмного покоя. Молодой парень разбился на мотоцикле и получил серьёзные травмы. Нужна была немедленная операция. Доктор Николау быстро вскочил с места, стряхивая с себя усталость, словно пыль.
«Боже! Какое количество молодых недотёп теряют свою жизнь на дорогах Кипра или остаются инвалидами! – механически думал он, торопясь в операционную. – Для такого маленького острова частота подобных случаев просто невероятна… Кажется, по последним статистическим данным мы занимаем первое место в Евросоюзе по смертности мотоциклистов пропорционально к населению!»
…Пациент, находящийся без сознания, уже был доставлен в операционную. Проведение немедленного хирургического вмешательства было единственным шансом двадцатилетнего парня на то, чтобы не остаться до конца своих дней в инвалидной коляске. Вокруг Антониоса сразу засуетилась операционная медсестра, помогая облачаться в стерильный халат и бахилы. В то время, как он мыл руки, натягивал маску и резиновые перчатки, травматолог приёмного покоя, принимавший поступившего, докладывал ему обо всех подробностях осмотра и полученных анализов, чтобы полностью осветить ситуацию.
– Да-да… – отрывисто бросил ему Антониос, – я всё уже понял… у меня были уже такие случаи… такой случай… – последнюю фразу он произнёс с видимым усилием, как будто внезапно вспомнив о чём-то крайне болезненном и неприятном.
На секунду он был вынужден схватить себя за виски, чтобы унять это нахлынувшее мучительное «дежавю»: раннее утро, он подъезжает на автомобиле к своей клинике, по громкоговорящей связи мобильного телефона взволнованный голос говорит ему о предстоящей срочной операции только что доставленному больному, разбившемуся на мотоцикле. Он быстро паркует автомобиль, захлопывает дверцу и, полный мыслей о всех хирургических манипуляциях, которые ему сейчас предстоит совершить, бежит в здание…
– С вами всё в порядке? – удивлённо спросил его травматолог приёмного покоя, прервав свой несколько сбивчивый монолог.
– Да, – сухо ответил Антониос, – переодевайтесь! Вы будете мне ассистировать!
Полученные переломы и травмы парня были один в один схожи с тем самым роковым случаем, ион уже не был уверен, что воспоминания о прошлом не будут накатывать на него кошмаром во время нынешней операции, поэтому лучше, чтобы под рукой был бы ассистент.
…По прошествии нескольких часов, замученный и обессиленный, доктор Антониос Николау вышел нетвёрдым шагом из операционного блока и отправился к себе в ординаторскую.
…Итак, он не смог убежать сотого острова… не сумел убежать от самого себя… Несколько месяцев, проведённых в Салониках, сразу дали понять, что его побег закончился слишком близко. Тогда ему показалось, что спасение можно найти только в многотысячном расстоянии, ион уехал в Австралию с твёрдым намерением никогда больше не возвращаться. Но, отработав год в провинциальной больнице по контракту, он понял, что не сможет согласиться на его продление. Да, знакомые и родственники уже практически не имели возможности связаться с ним, он жил в окружении людей, которые ничего про него не знали и для которых он был чужаком. А на странности иностранцев никто уже давно не обращает внимания, Бог их знает, какие у них там привычки! Но эти сны, эти галлюцинации… они становились всё сильнее, всё интенсивнее, и, казалось, чем дальше он уезжал, тем упорнее они преследовали его.
Ещё тогда, сразу после случившегося, его друг Костас, доктор психологических наук, с которым они вместе учились в Бристольском университете, очень настаивал на проведении с ним сессий. Поняв, что Антониос избегает его наравне со всеми, он периодически пытался подослать к нему других опытных психотерапевтов, и чаще всего через жену.
Жена… Её он вспоминал редко и каждый раз только в связи с произошедшим… Он помнил её белое ненавидящее лицо в тот день, её исступлённые вопли и обвинения…
За шесть лет брака они так и не сумели стать близкими людьми. Андри была единственной дочерью известного адвоката в Ларнаке. Избалованная и привыкшая ко вниманию, она с трудом переносила прохладное и сдержанное к ней отношение мужа. Всё это выражалось в необоснованной ревности, нескончаемых упрёках и частых слезах с её стороны. Но сделать Антониос ничего не мог: то, в чём нуждалась его жена, он был просто не в состоянии ей дать. Любовь, не затронувшая его сердце до свадьбы, не пришла и после. Интроверт и однолюб по складу характера, он уже использовал весь отмеренный ему запас нежных чувств ещё в раннем юношестве. Его несчастная любовь к своей же крёстной матери оставила в нём опустошение, и, очевидно, ничто уже больше не могло породиться оскудевшей почвой его души. И пусть между ним и любимой женщиной не стояли ни близкие кровные узы, ни даже излишняя разница в возрасте (Анастасия была старше его всего на семь лет, так как крестила его сама ещё будучи ребёнком), но в обществе традиционных укладов, сильных патриархальных устоев и постоянного беспокойства о том, «что скажут люди», их чувства были обречены.
Тогда расстояние помогло залечить его раны. Он уехал в Англию, поступил на медицинский факультет. Годы напряжённой учёбы, затем стажировки позволили ему предать чувства забвению, но уже больше никогда ни единая женщина не вызывала в нём того душевного трепета и томительного желания быть вместе, как когда-то Анастасия. Проявив себя талантливым хирургом в ортопедии, он без труда смог найти себе рабочее место, что в Англии удавалось далеко не каждому выпускнику-иностранцу. Но, проработав всего несколько лет, поддался на уговоры родителей и вернулся домой. Почти все его знакомые киприоты после завершения учёбы также возвращались на родину, несмотря на то, что многие успели всем сердцем полюбить сырой туманный Альбион, а некоторые даже были близки к тому, чтобы сделать там блестящую карьеру, невозможную в условиях маленького Кипра. Но зов крови всегда оказывался сильнее. Родители взывали ко всем имеющимся струнам души, вплоть до составления подробного списка о затраченных финансах на учёбу ненаглядного чада. Обычно последний апперкот оказывался решающим фактором, и пристыжённые птенцы, только-только успевшие расправить крылья, возвращались в родительское гнездо. Некоторые после этого ещё годами чувствовали себя выпавшими из колеи и затруднялись найти своё место в жизни.