Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.12
Шрифт:
– Поосторожнее, тетя Поля, – сказала Мария.
Она подошла поближе к баку и склонилась над ним, помешивая в нем пальцем. Удалов последовал ее примеру.
– Агу! – произнес он. – Агусеньки!
В баке плавали друг за дружкой, взволнованные необычной обстановкой, шустрые головастики крупного размера.
– Осторожнее, – предупредила молодая женщина. – Для них это большая душевная травма.
– Это так, – согласился вошедший в погреб известный в Европе ветеринар-ихтиолог, член Ганноверской академии болезней рыб и лягушек Иван Шлотфельдт. – Я тут привез витамины для малышей.
Пока
– Что делать? – кричал он. – Куда эвакуироваться?
Женщина, которую называли тетей Полей, заметила:
– Не иначе как у них есть осведомитель в нашей среде.
– Наверняка, и не один! – воскликнул Удалов. Он разулся и сушил сапоги над железной печкой-«буржуйкой», стоявшей рядом с баком. – Я никогда не доверял женским коллективам. В них всегда найдутся сладострастные или корыстные особы.
– Ну ты, Корнелий, поосторожнее, – оборвала его тетя Поля. – Дурные люди и в Гусляре водятся.
Корнелий не ответил. Он глядел, как ветеринар Иван Андреевич вытащил из воды головастика. Тот был размером с пол-литровую бутылку, снабжен зеленым хвостиком, и в облике его была одна необычная черта – совершенно человеческие ручки и девичья, хоть еще и не до конца оформившаяся головка с короткими черными волосами. То есть, судя по всему, ветеринар держал в руке маленькую русалочку, которая еще жила под водой и не сбросила хвоста.
– Боже мой, осторожнее, Иван Андреевич! – воскликнул Стендаль.
– Ох уж эти мне молодые папаши! – в сердцах ответил ихтиолог. – Вы, наверное, не представляете, сколько русалочек я перехватал в жизни.
– Наверное, чаще взрослых, – сказал уже частично обсохший Удалов, за что был награжден негодующим взглядом Маши, которая тоже подошла к ветеринару и любовалась маленьким земноводным созданием.
Удалов заглянул в бак. Там кружилось десятка три русалочек. Посторонний взгляд наверняка спутал бы их с крупными головастиками, что, впрочем, и помогает русалкам выжить в наших отдаленных речках и озерах, иначе браконьеры давно бы их истребили.
Иван Андреевич делал русалочкам витаминные уколы, а Удалов дивился тому, как они похожи. Впрочем, что в этом удивительного, ведь они все вылупились из икринок, снесенных чудесной девушкой Машей.
За десять месяцев до описываемых событий редактор газеты «Гуслярское знамя» Малюжкин вызвал с утра Михаила Стендаля в свой кабинет, обшитый фанерными панелями под дуб.
– Тираж падает, – сказал Малюжкин. – Накладные расходы растут. Мы на краю краха.
Малюжкин являл собой внушительное зрелище – большую, благородных линий голову украшала буйная седая шевелюра, взгляд был пронзительный, орлиный. Однако редактор не любил вставать из-за стола – приходил в газету раньше всех, садился за стол и сидел до тех пор, пока все не разойдутся. Малюжкин стеснялся своего малого роста и коротких ног.
Стендаль покорно стоял, как царевич Алексей перед своим грозным отцом Петром Великим на картине художника Ге, и не понимал, куда клонит шеф.
– Вот наши коллеги в «Потемской правде», – продолжал редактор, подвигая по столу газетный лист в сторону Стендаля, –
– Вы же знаете, – вздохнул Стендаль, понимая, что разговор перешел в привычное и даже надоевшее русло, – что этого Эпикурея два месяца назад выпустили из нашей тюрьмы за злостное уклонение от алиментов и воровство в детском саду.
– К сожалению, верующих этим не убедишь. Они что нам ответят? Они ответят, что их родного Эпикурея оболгали завистники. А ты сам читал эту газету?
– У меня нет геморроя, – сухо ответил Стендаль, поправляя указательным пальцем очки на переносице.
– Я и говорю – шарлатаны! Куда деваться? Белый маг Тапочкин по имени Азерналий Третий предлагает нам рекламу. Шестнадцать тысяч рублей. А нам деньги нужны…
Малюжкин принялся задумчиво катать по столу карандаш, а Стендаль наблюдал за ним и ждал, когда беседа кончится.
– Надо что-то делать, – сказал наконец Малюжкин. – Если мы не привлечем читателей чем-то необыкновенным, можно закрывать газету. Ты согласен?
– Так вы будете объявление Тапочкина печатать?
– А почему нет? – вскинулся Малюжкин. – Разве мы живем не в свободной стране? Одни рекламируют сигареты и вино – бич человечества, а мы – народную медицину.
– Мне можно идти? – спросил Стендаль.
– Какие мы гордые и принципиальные! Погоди. Мы тоже принципиальные. И я обещаю тебе, что не Тапочкина, не Эпикурея в «Гуслярское знамя» не допущу, если ты сделаешь мне такой материал, чтобы газету из рук рвали. Чтобы с мистикой и загадкой.
– Где я его возьму?
– А вот это твое профессиональное мастерство.
Стендаль хотел было уйти, решив, что дело ограничилось пожеланиями и теперь, очистив совесть, Малюжкин откроет страницы всем колдунам и экстрасенсам области, но редактор, оказывается, еще не закончил.
– Погоди, – сказал он. – Есть идея. Мне тут как-то Савич рассказывал, что в озере Копенгаген русалки водятся или заплывают туда. Ну, бред в общем, а все-таки и тайна, и народная мудрость.
– Я слышал, – сказал Стендаль, – там налимы крупные, вот их и принимают за русалок.
– И все-таки я бы на твоем месте не отмахивался. Поезжай туда, поищи русалок. Найдешь – твое счастье, не найдешь – сделаешь материал о том, что найдешь их завтра. Лады?
И Малюжкин счастливо расхохотался.
Днем в столовой № 2 Стендаль встретил Корнелия Удалова. И так, между делом, со смехом рассказал ему о задании редактора.
Но Удалов смеяться не стал. Ведь Стендаль был здесь приезжим, он после Ленинградского университета получил сюда распределение, вот и остался в Гусляре, живет много лет. Совсем свой, да не местный. А Удалов местный. Его дедушка на озеро Копенгаген ходил, когда оно еще Темным озером называлось, у дедушки были до революции отношения с одной русалкой, а чем они кончились – семейная тайна. Ничего хорошего, говорят, не вышло. А Панкрат Сивов, купец второй гильдии, и вообще сгинул в озере. Говорили, но шепотом, что и сам Гуль имел с русалками соглашение, но какое – никто не запомнил.