Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.5
Шрифт:
– Сейчас совсем темно и ливень, – сказал профессор, словно рассуждая сам с собой. – Но если к утру дождик успокоится, я схожу к вилле.
В комнату без стука заглянула Нинеля и сказала:
– Быстро в столовку! Быстро, говорю! Там полковник чрезвычайное сообщение произносит.
Она затопала тяжелыми ногами по коридору.
– Надо идти. – Эдуард Оскарович с трудом поднялся с кровати.
– Вы одеяло возьмите, закутайтесь в него, – сказала Кора. – А может, вам вообще не ходить?
– Нет, я любопытный, – возразил Калнин. – Белье я поменял, а в одеяле во мне появляется
Все уже собрались в столовой. Полковник стоял во главе стола.
– Ну вот, – сказал он, криво усмехнувшись при виде опоздавших. – Спасибо, что почтили нас своим присутствием.
– Безобразие! – вслух произнесла Нинеля. – Люди стараются, а они ноль внимания.
Полковник постучал по столу небольшим кулаком, откинул назад маленькую усатую голову и сообщил, словно начинал торжественную речь на юбилее:
– Я рад сообщить вам, что только что закончилось заседание чрезвычайного Временного совета. На нем разбиралось много вопросов, как из области политики и экономики, так и военных. Создано переходное правительство, в которое вошел ряд известных военачальников. В частности, принято решение свернуть как экономически нецелесообразный, а политически вредный проект профессора Гарбуя по контактам с параллельным миром. Вы меня поняли?
– Нет, не поняли, – сказал Покревский.
– Вы будете отправлены обратно. В ближайшее же время. У нас нет лишних денег на бесперспективные направления в науке.
– И вы хотите отправить людей, не проверив сначала, что с ними будет? – спросил Калнин.
Полковник добродушно развел руками.
– Вы нас недооцениваете, профессор, – сказал он. – Есть доброволец, Михаил Гофман. Если мы убедимся, что он окажется в сегодняшнем дне, значит, предсказания Гарбуя подтвердятся. Тогда и вы полетите. Ясно?
Многое было неясно. Пришельцы начали было осаждать полковника вопросами, но тот резко повернулся и покинул комнату. Кора так и не успела докричаться – что же в самом деле с Мишей и можно ли к нему пройти.
Но она знала, что проберется к нему до ухода с профессором к Гарбую. И если плохо, то попытается помочь. Сама еще не знает как, но постарается. Должен же быть выход для подопытных кроликов.
Через две минуты после ухода полковника – не успели даже пленники обсудить ситуацию – вошли две медсестры с большим ящиком. Хлопнули его на пол, и одна из медсестер сказала басом:
– Разбирайте, ваше.
Они отошли в кухню и оттуда посматривали, как пришельцы двинулись к открытому ящику, как будто к упавшей, но неразорвавшейся бомбе. Потом принцесса вдруг затараторила – и в слезы! Темной обезьяньей лапкой она вытянула из груды тряпок и предметов, наполнявших ящик, длинную одежду в блестках – тащила ее, отступая от ящика, и Покревский пришел ей на помощь, освободил подол длинной одежды от запутавшихся в нем ботинок, которые, как оказалось, принадлежали инженеру.
– Ребята! – воскликнул он радостно. – Нам же одежду варвары вернули!
И только тогда все сообразили, что местные хозяева не шутят и в самом деле решили отпустить пришельцев домой – иначе зачем бы им возвращать одежду и обувь и все вещи, что были с ними в момент перемещения.
– Мой сюртук! – рычал
Он погружался в ящик, выбрасывая оттуда вещи – в поисках своего сюртука, он был страшен в упорстве и силе, употребленной на эти раскопки. Но из его деятельности прочие люди извлекали пользу – по крайней мере, Влас Фотиевич не дал людям устроить кучу-малу, навалиться на ящик одновременно. Вылетавшие оттуда платья, чулки, туфли, сумки тут же находили хозяев – не так уж много народа было в комнате. И когда все разобрали выкинутое Журбой и тот отыскал свой драгоценный сюртук и полосатые брюки, оказалось, что в ящике еще остались вещи Миши Гофмана. Их взяла Кора – как бы наследница Гофмана, – и никто не стал спорить.
Оттолкнув медсестру, Журба вышел на кухню, и та подчинилась. На кухне он стал громко петь народную песню, которую Кора в школе не проходила: «Эх, полным-полна коробушка, есть и ситец и парча!»
«Какое счастье, что вы вымерли, – подумала Кора, – еще до того, как я родилась. Возвращайтесь лучше к себе!»
Некоторые потянулись к своим комнатам, чтобы переодеться в тишине, другие спешили, переодевались прямо в столовой. Инженера, например, не беспокоили соображения стыдливости. Зато принцесса унесла все свои одежды – а их оказалось немало – в свою норку.
Но каждому хотелось одного – как можно скорее скинуть унизительный синий халат и серое арестантское белье. Причем халат не был таким унизительным еще час назад, потому что все были равны в унижении и не было из него выхода. А вот теперь люди снова стали разными – будто их уже выпустили на свободу.
Кора переоделась у себя в комнате. Ей переодеваться было несложно. Тем более что возвратили далеко не все – разворовали. Правда, у нее осталась куртка Миши Гофмана – он не обидится, если она наденет ее в ночной и утренний походы – они еще предстоят Коре. Так что пока Кора была девицей студенческого возраста и положения, отдыхающей в Симеизе, – одежда на грани сексуального риска, но не более.
Переодевшись и с удивлением посмотревшись в зеркало, ибо за три дня отвыкла от себя настолько, что не сразу узнала, Кора поняла, что более оставаться одна не может, и хотела было пойти к профессору, но ноги сами принесли ее обратно в столовую.
И не только ее одну.
– Земляне и землянки!.. – так их назвал инженер Всеволод Той.
Он был одет просто, без затей, как одеваются славные изобретатели махолетов, когда поднимаются в воздух над склонами Ай-Петри, все на нем было облегающим, упругим, хлопковым, шерстяным, с буфами, притом в обтяжку – человек-птица!
Покревский изменился в поведении и даже внешности. На нем был черный мундир, на левом рукаве нашит щит с черепом, под ним золотые шевроны, на груди Георгиевский серебряный крестик. Мундир был не нов, пропоролся в одном месте, на колене черные галифе протерлись. Фуражки у капитана не было – потерял, но погоны были, хоть без звездочек. Но главное – изменилась его выправка.
Тут вошел, облаченный в полосатый пиджак и черные брюки, Журба – с радостным криком:
– Нашел! А ведь не хотели возвращать! Жулье! – Он держал в руке большой черный бумажник с золотой монограммой.