Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.5
Шрифт:
До нее донеслись голоса. Они гулко звучали в пустом коридоре. Кажется, хлопнула дверь.
Оттуда, от входа. Солдат говорил с кем-то. Может, ее догнал Милодар. Кора побежала обратно. Там было пусто. Солдат тоже отсутствовал.
И все же Коре было трудно покинуть здание.
Хотя бы для очистки совести она должна спуститься в подвал, где ночью лежал мертвый Миша. Может быть, там найдутся какие-то следы.
Тишина. Все ушли на фронт…
Кора спустилась по лестнице в подвал и побежала по коридору к стеклянной перегородке.
Дверь в стеклянной перегородке была приоткрыта, далее царил беспорядок, словно только что оборвалась, так и не закончившись, срочная эвакуация либо здесь побывали неопытные грабители.
Вторая версия оказалась куда ближе к действительности.
Стоило Коре шагнуть за перегородку, спереди словно забегали крысы – громкое шуршание, стук, что-то прокатилось по полу…
– Кто здесь? – спросила Кора.
И тут же из внутренней комнаты выскочили две медсестры в солдатских сапогах и мясницких фартуках, под которыми они таили мешки с барахлом.
При виде Коры они завизжали, подобрали длинные халаты и кинулись бежать, чуть не сшибив ее с ног.
Кора не обратила на них внимания, потому что увидела, что стеклянная дверь в самый последний отсек, где и умер Миша Гофман, была разнесена пулями или молотом, и сначала она даже не поняла, что же это значит, но Миша лежал, как и в последний раз, когда она его увидела, а длинная, склоненная над ним фигура была занята странным делом – стаскивала с Миши ботинки…
Когда Кора ворвалась в отсек, человек, разувавший Мишин труп, уже услышал и осознал вопли медсестер и обернулся, держа ботинок в руке.
И хоть полковник Рай-Райи был в защитной одежде и маске, закрывающей нос и рот, Кора его узнала сразу, он ее – чуть погодя, потому что она допускала, что может встретить его здесь, а он был убежден, что живой никогда ее не увидит. Тем более никогда не увидит в роскошной и, вернее всего, – генеральской форме.
От ценного ботинка отказаться было трудно – народ на параллельной Земле был нечист на руку, так что полковник ботинка не выпустил, но стал тащить из кобуры револьвер.
– Перестаньте, полковник, – медленно произнесла Кора, уже ощущая свою неуязвимость и поняв, что это животное ее боится. А любой женщине при встрече с противным мужчиной так приятно ощущать свою неуязвимость!
– Долой! – визгливо закричал полковник, и визг получился приглушенным из-под маски – глаза его, такие же черные, яркие, пронизывающие, тут же затуманились, он никак не мог расстаться с ботинком и вдруг, словно сообщал о погоде, сказал, протягивая Коре ботинок Миши: – Натуральная кожа. У нас так уже не делают!
И когда Кора, ошеломленная этими словами, протянула руку, чтобы послушно пощупать ботинок, полковник начал стрелять в Кору, он стрелял часто, насколько успевал сгибаться указательный палец, нажимая на курок.
Разумеется,
Разумеется, этот инцидент не мог остаться без внимания Милодара, задержавшегося у входа в чужой мир по государственным делам, связанным с ликвидацией вторжения.
– Что там у тебя, девочка? – спросил он, перекрывая грохот выстрелов и звон бьющихся колб и пробирок.
– Меня расстреливает один местный полковник. Садист и негодяй.
– Зачем он это делает? – спросил комиссар.
– Он очень перепугался, когда я застала его раздевающим тело Миши.
– Значит, ты нашла его! – закричал радостно Милодар. – Он сильно мертвый?
– Я не могу подойти, полковник еще не расстрелял все заряды, – ответила Кора, которой стало щекотно от выстрелов, что было ложным ощущением, на самом деле ей только казалось, что она чувствует щекотку.
– Бегу! – крикнул Милодар. – Только медиков возьму.
Тогда Кора, успокоившись за ближайшее будущее, направилась к Рай-Райи, будто желала принять из его дрогнувшей руки ботинок, а полковник, в полном отчаянии, расстреляв патроны, начал колотить Кору по голове рукояткой револьвера. Вот этого ему делать не следовало. Рука его свободно проходила сквозь голову и тело Коры, однако электрическое поле, существовавшее там, передало полковнику часть свечения и подняло его возбуждение до невыносимого состояния, о чем и сама Кора не подозревала.
С дикими глазами, тупо повторяя:
– Убью! Всех перебью, убью! – полковник приложил револьвер к виску и принялся нажимать на курок.
Кора как зачарованная смотрела, как после каждого щелчка барабан револьвера поворачивался на одно гнездышко – оно оказывалось пустым, снова раздавался щелчок, снова поворачивался барабан. И на шестом движении барабана оказалось, что одна пуля все же в револьвере затаилась…
Полковник рухнул со всего роста, опрокинувшись на койку, где лежал скрючившись, как замерзший младенец, Миша Гофман.
И именно в этот момент в подвал вбежали два наших медика в бронекостюмах, с самодвижущимися носилками на воздушной подушке, похожими на атомную бомбу.
– Какой из них? – глухо спросил первый из медиков через опущенное забрало шлема.
– Верхнего оставьте. Я спрошу комиссара, стоит ли нам его оживлять.
– Не оживишь, – ответил медик, – он же себе мозг разворотил.
– Правильно, – согласилась Кора. – Может, вы проверите Мишу Гофмана? Милодар сказал, что, по нашим исследованиям, человек на второй день этой чумы впадает в кому… значит, можно успеть.