Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.7

Булычев Кир

Дурак этот полицейский. Конечно же, Андрюша убит невинно – если бы не романтические глупости Лидочки, он бы сейчас был жив. Ощущение предопределенности судьбы, которое Лидочка не могла сформулировать, овладело ею – потому что казалось, что она уже сидела на этом кладбище, у этой или подобной могилы, и все уже случилось тысячу лет назад…

Далеко-далеко раздались какие-то крики. Они не могли относиться к Лиде и этому мирному кладбищу. Но не смолкали, хоть Лидочка и поморщилась, чтобы их отогнать. Лидочка

поднялась и сбежала по дорожке вниз.

У ворот кладбища, там, где на дорожке стоял их мотор, два полицейских набросились на Ахмета, крутили ему руки. Канотье упало на траву. Ахмет ругался и отбивался как бешеный.

– Ахмет! – Лидочка кинулась к Ахмету. – Остановитесь! Что вы делаете? Как вы смеете? Я буду жаловаться!

Оказалось, что бежать до Ахмета далеко, – пока она добежала, его уже втащили в закрытый мотор, и тот сразу же взял с места.

– Ахмет! – кричала Лидочка, пытаясь догнать мотор.

Задняя дверца авто приоткрылась, и оттуда почти по пояс высунулся очень толстый краснолицый полицейский. Он принялся грозить Лидочке пальцем и при том смеялся, показывая зубы в золотых коронках.

Потом его отделило облако пыли. И все исчезло – словно не было никогда и Ахмета.

Вокруг Лидочки рвались нити, рвались с легким треском, оставляя ее в пустоте, где ничто тебя не поддерживает, никто не притягивает к себе хотя бы ниточным натяжением. Сзади могильная плита – оборванная нить к Андрею. Впереди клуб пыли – бывшая ниточка к Ахмету.

– А платить кто будет? – спросил извозчик. У него было неприятное скуластое лицо, скулы прижимали глаза к бровям неровно, косо, словно архитектор этого лица был ленив и пьян.

– У меня есть деньги, не бойтесь, – сказала Лидочка.

– Покажи. – Извозчик начал спускаться на землю. Пролетка закачалась под его тяжестью, и Лидочка поняла, что ей надо испугаться: этот человек – насильник и грабитель. Теперь-то, в этом звенящем и клокочущем мире, никто не услышит ее криков и боли, да и не будет она кричать – не будет она кричать, потому что воспитанные девушки никогда не позволяют себе кричать.

– Покажь деньги, – повторил извозчик, ступив на землю и улыбаясь.

– Сейчас, – сказала Лидочка с меньшим страхом, чем должен был бы ее охватить. В сумке было все, что связано с ее жизнью, – деньги, бумаги Сергея Серафимовича… Сейчас он все отнимет, а она тем временем убежит.

Но тут же Лидочка, к своему ужасу, поняла, что на ней – высокие шнурованные башмаки на высоких каблучках, на них никуда не убежишь.

Лидочка держала сумку перед собой и сказала, стараясь быть убедительной:

– Уйдите, а то я буду кричать.

Извозчик усмехнулся еще шире. Он надвигался на нее молча, и это было хуже, чем угрозы и крики.

С неожиданной резвостью извозчик прыгнул вперед, а Лидочка не успела отскочить, потому

что наткнулась каблуком на край плиты и чуть было не упала. Она завела руку с сумкой за спину, а извозчик схватил ее за плечи и, когда старался дотянуться до сумки, невольно обнял Лидочку. Он притянул ее ближе, все еще стремясь к сумке, но Лидочка начала биться – и даже не столько от страха, как от отвращения, – так сильно и затхло воняло от извозчика чесноком и потом. И тут извозчиком овладело желание – настолько сильное, что он забыл о сумке и деньгах и, действуя вряд ли сознательно, начал возить руками по ее спине, все ниже и ниже, и старался при том повалить ее на траву.

А Лидочка не кричала, только старалась избавиться от вони извозчика – отворачивала голову от него и боялась, что ее вырвет, и старалась, чтобы ее не вырвало, но этот проклятый извозчик навалился на нее всеми своими восемью пудами, и оттого тело ее конвульсивно сжалось, извозчик почувствовал неладное, он даже успел несколько отстраниться, но рвота измарала ему щеку и плечо, – и извозчик в растерянности отпустил Лидочку и стал отталкивать ее от себя, крича:

– Ты что, что ты, психованная? Ты что?

А Лидочка перевернулась на живот и, встав на четвереньки, пыталась облегчить свой желудок – и наверное, со стороны в этой сцене было нечто комическое, но не было никого, кто бы оценил этот комизм, потому что голос, прозвучавший над ее головой, как только тень загородила Лидочку от солнца, был совершенно серьезен и даже формален.

– Если я досчитаю до десяти, а ты, мерзавец, еще будешь здесь, – сказал очень знакомый голос, – то ты уже никуда не уедешь. Никуда.

– Слушшаассьь, – запел невнятно извозчик. Потом затопали его убегающие сапоги.

Лидочка хотела поднять голову, чтобы увидеть и поблагодарить своего спасителя, но новый пароксизм рвоты настиг ее и заставил, стыдясь, отползать от него на коленях.

– Я принесу воды, – сказал тот голос, и Лидочка была благодарна тому, что он отошел. Она достала из сумки носовой платок.

Когда пан Теодор – а это был он – Лидочка узнала его, когда он спешил от церкви, неся глиняный горшок с водой, – вернулся, Лидочка уже была похожа на человека и даже могла смотреть на Теодора без стыда и ужаса.

Лидочка прополоскала рот и напилась родниковой ледяной воды. Потом намочила платок и вытерла себе лицо и шею. И стало хорошо – только очень хотелось спать.

По невысказанной договоренности они отошли от кладбища и сели на каменную скамью у церкви.

– Спасибо, – сказала Лидочка. – А что с Ахметом?

– Я не знаю. Этот мир – не мой мир, – ответил пан Теодор.

День был такой сверкающий, солнечный, что Лидочка впервые смогла заглянуть в глубину глазниц Теодора и увидеть, что глаза у него синие-синие.