Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.9

Булычев Кир

– Я хотела бы, да кто мне даст? И что вы думаете о письме?

– Вернее всего, объяснение самое простое – Осетров приехал к ней ночью, увидел тело, перепугался, потому что в письме, разумеется, говорилось о его вине. «Прошу в моей смерти винить бывшего работника ЦК КПСС, соблазнителя невинных девушек, товарища Осетрова».

Лидочка поморщилась, но не стала снова придираться к словам лейтенанта. Может быть, ему именно этого и хотелось.

За ярко освещенным окном бывшего обувного магазина стояли американские автомобили. Снег перестал, но не растаял и искрился

под фонарями – дневная грязь была прикрыта им, как белой простыней. Этот образ преследовал Лидочку и не означал чистоты или непорочности – наоборот, он пугал тем, что скрывается под простынкой.

– Вы не думаете, что он ее убил, – сказала Лидочка.

– Маловероятно. Я и следователю сказал, что маловероятно. Для этого надо придумать душещипательную сцену – он приходит к ней, и она ему говорит, что, мол, больше не могу терпеть двусмысленности своего положения! Я намереваюсь покончить с собой… Вы меня слушаете?

– Разумеется, Андрей Львович.

– Хорошо, говорит тогда Осетров. Кончай с собой, любимая. Но он знает при этом, что на самом деле ей очень хочется жить. И самоубийство будет условным.

– Вас убедила в этом Соня?

– И ее мать. Они обе мне сказали, что Алена и раньше обращалась к таким методам воздействия на мужчин, когда проигрывала битву. Она не знала, что подобные психозы всегда плохо кончаются. Об этом давно известно в судебной психиатрии. В один прекрасный день красавица принимает слишком много таблеток и засыпает навсегда.

– Но с чего вы решили, что она вообще пила эти пилюли? Может быть, они пили чай, и Осетров подсыпал ей яду.

– Я об этом подумал, но наш патологоанатом разрушил эту версию. Помимо цианистого калия она приняла и достаточно снотворных, чтобы проспать двое суток.

Они свернули в переулок. В переулке было очень тихо. Так тихо, что Лидочке сразу вспомнилось раннее утро и звук тормозов машины, подъехавшей к дому.

Лейтенант поддержал ее под локоть. Это было излишней заботой, но глупо вырывать локоть у представителя закона, пока он не начал целоваться.

– Ну и что же, – упрямилась Лидочка. – Она ему говорит: смотри, как я погибну у тебя на глазах. И начинает… Нет, не получается.

– Вот именно.

– Значит, вам кажется, что Осетров тут ни при чем?

– Я так не сказал. Но я с ним поговорил. Это человек холодный и пуганый. Они в ЦК все пуганые. Но он мог ее по голове чем-нибудь стукнуть, даже задушить. Но сыпать ей яд в чашку… кстати, и чашки не было.

– Они что же, чай не пили?

– Вы начитались иностранных романов, Лидия Кирилловна. В шесть он забегает к ней с хозяйственными сумками, на пять минут, чтобы отговорить от глупостей, и просит не звонить ему домой по телефону. Она еще жива. Вы не представляете, сколько мы ее окурков в квартире нашли. Она весь вечер была жива. Ходила по квартире, курила, наливалась ненавистью слабого человека – а как слабый человек мстит? Он обижает, убивает сам себя – смотри, что ты, подлец, наделал! Наконец уже ночью она позвонила ему и сообщила, что она себя убила. Он мчится к ней. Он зол, как последняя собака, – вот тут он мог бы ее пристукнуть или задушить.

Может, даже мечтал задушить! Но когда увидел, что она на самом деле мертва, то растерялся – уж этого он никак не ожидал. Даже когда испугался, все равно не верил. И он начал вести себя как обыкновенный неопытный преступник.

– Все же – как преступник?

– Он сам себя таковым считает. Он ее довел до смерти. Ведь не вы, не я, а он довел, значит, он – преступник.

– Но он ее не убивал!

– Это дело второе. Вы сейчас говорите о масштабе преступления. Так вот, будь он христианином или люби ее на самом деле – он бы вызвал милицию, он бы покаялся. А тут мы имеем дело не с христианином и не с моральным человеком, а с работником аппарата ЦК.

– Вы обобщаете.

До ее дома оставалось метров сто, они замедлили шаги. Шустов хотел договорить, а Лидочке было интересно его слушать.

– Как неопытный преступник, он начинает совершать ненужные действия, которые его и выдают. Он стирает повсюду отпечатки пальцев. Так что, когда я попросил Красильникова проверить комнату, оказалось, что все вытерто, будто воры поработали в перчатках. Ну какого черта любовнику стирать отпечатки пальцев, а заодно не только свои, но и Аленины?

– Глупо, – согласилась Лидочка.

– Это сразу же бросает на него подозрение.

– Бросает.

– Потом он решает вообще изъять все следы своего пребывания в доме. А так как он к ней ходит давно…

– Вам и это известно?

– А почему бы и нет? Всей Москве известно, а мне неизвестно?

– Продолжайте, сэр.

– Раз он ходит к женщине три года, а она живет одна, то постепенно в ее доме накапливаются его вещи и вещицы, а может, и его некрупные подарки. Он бегает по квартире и уничтожает следы своей дружбы… – Лейтенант остановился, достал сигареты, закурил и, не двигаясь с места, заметил: – Вообще-то говоря, мне этот Осетров как человек не нравится, холодный, но суетливый.

Лидочка кивнула.

– А куда ему все спрятать? Тут он видит ту самую вашу шкатулку. Как неопытный преступник, он высыпает из шкатулки пуговицы и нитки и сует туда свою зубную щетку, письма и открытки. Вы знаете, что ни писем, ни открыток от него не обнаружено? А это тоже характерный признак. Ну, не может так быть, чтобы он в лучших традициях большевистской конспирации ни строчки ей за три года не написал!

– Значит, он ликвидировал свои следы…

– И обратите внимание, Лидия Кирилловна, он же принес шкатулку – единственную чужую и не нужную никому вещь… Но ведь то, что было в шкатулке, он уже утопил… Или спрятал на нижней полке шкафа.

– Кстати, – заметила Лидочка, чувствуя, что подошло время расстаться – ей уже хотелось поскорее спрятаться в свой домик, где с утра комендант Каликин вставил второе стекло в кухонное окно. Она очень устала за день. Не столько, конечно, физически, как от постоянного и неприятного нервного напряжения. – Кстати, когда вы мне отдадите шкатулку? Тем более что на нее нет хозяина.

– Я должен ее пока придержать, – без особой уверенности в голосе сказал Шустов. – Он же ее добровольно выдал.