Кира Вайори
Шрифт:
– Кроха, ты не сердись на меня, пожалуйста. Иногда такие глупости делаю, просто диву даюсь.
– Я не сержусь, Шокер. Не умею я сердиться. Было - прошло. Да и глупости тебе сейчас простительны, это от счастья.
Он усмехнулся:
– Глупости они всегда глупости, и должны быть наказуемы.
Немного помолчав, он вдруг попросил:
– Кира, ты больше не бегай от меня, пожалуйста. Это неправда, что так легче. Не получается легче.
– Андрей, я не бегаю. Я просто отошла в сторону, чтобы вокруг тебя всё было спокойно. У тебя
– Да нет у меня её!
– перебил меня Шокер, - Я скажу тебе, как оно есть. Я не люблю Лали. Ты была права, это обычная история: аристократ, крепкий стол и красивая девочка. Так бывает сплошь и рядом, и я ничем не лучше прочих. Надеюсь, что я не конченный негодяй, и я за многое благодарен Лали, но я её никогда не любил. Она это прекрасно знает и простить это мне не может. А я ничего с собой сделать не могу.
– Ну, раз никто из вас ничего сделать не может, значит, всё останется, как есть. Я ведь тоже ничем вам обоим помочь не смогу.
– А я тебе скажу, как будет, - продолжил Шокер.
– Я не отпущу от себя сына. Наверное, я обрасту ползунками и подгузниками, и это будет здорово мне мешать, но ребёнок останется со мной. Ему нужна мать, значит, она будет с ним. Я стану заботиться о ней так хорошо, как только смогу. Но я не собираюсь делать вид, что у нас с ней семья.
– Шокер, какая мне-то разница, как это у тебя будет называться? Семья, не семья... "Что есть... что будет". Ещё бы сказал, чем сердце успокоится. Гадальщик!..
– Ты где тут ночевала в эти дни?
– спросил он вдруг с любопытством.
– А там в каморке, - я мотнула головой.
– Вон дверь в проходе.
– Может, пойдёшь, отдохнёшь?
– Там окон нет. У меня клаустрофобия. Я и не спала там совсем, лежала и боялась.
Шокер грустно улыбнулся:
– Я с тобой пойду. Убаюкаю и страшно не будет.
– На чёрта ты мне там нужен?..
– фыркнула я и поймала его обнимающий взгляд.
– Я просто хочу быть с тобой. Пойдём, - тихо проговорил он.
– Пожалуйста.
– Нет, Андрей. Не пойдём.
– Почему?
– Мне уже есть, что вспомнить.
Он снова повернулся ко мне, посмотрел с укором:
– А мне? Мне-то что делать?
– Что хочешь.
– Я не хочу вспоминать, я жить хочу!
– Живи! Я тебе что, мешаю? Ты приехал с Нарратором посовещаться. Вот и совещайся. А потом живи, сколько влезет! У тебя и без меня всё замечательно. Я же сказала тебе: будет плохо - зови. Тебе что, плохо?
Шокер тяжело вздохнул, угрюмо глядя под ноги.
– Понял я всё, - сказал он холодно.
– Плевать тебе на меня. Тебе только твои детские фантазии интересны. А таким, какой я на самом деле, я тебе действительно не нужен.
– Это неправда.
– Правда. Я грубый, упрямый, нудный, и долг свой понимаю не так, как тебя устроило бы. И с женщиной хочу быть, потому что хочу её, а не для того, чтобы потом вспоминать. Ты же нарисовала себе картинку и так и сидишь перед ней, вся в соплях. А я туда не вписываюсь,
– Всё, Шокер! Хватит с меня!
– я вскочила на ноги.
– Хватит...
Он замолчал, отвернувшись.
Из туннеля выехала другая вагонетка, такая же древняя, разве что чуть-чуть меньше поцарапанная. Марат снова появился на платформе, выйдя из той двери, в которую уходил.
– Кирюш, может, отдохнёшь до утра, и вместе вернётесь?
– Марек кивнул на Шокера.
– Что, у тебя совсем-совсем некому будет его провести?
– закричала я.
– Вот прямо совсем? Во всём Йери нет ни одного завалящего проводника, которому можно довериться?
Марат тревожно посмотрел на меня, оглянулся на Шокера, словно ища у него поддержки. Шокер молчал, сидя на ящике.
– Слушай, Марек... Давай, я тебе денег дам? На проводника. Заплатишь ему хорошенько, чтобы провёл и вопросов не задавал. Сколько нужно?
– Систер, ты спятила что ли?! Ну, не можешь, так не можешь. Найду я способ Шокера на место вернуть. А ты возвращайся, отдыхай, - Марек осторожно обнял меня.
– Ну, не буду я больше тебя беспокоить, дурака свалял. Ну, прости...
– Иди к чёрту, бро!
– вырвалась я.
– Идите вы все к чёрту!
Я рванулась к вагончику.
– Да постой ты, успокойся!
– Марат схватил меня за руку.
– Успокойся, Кирюша. Нельзя в таком состоянии лететь.
– Можно. Я же порожняком. Себя донесу.
– Я утром полечу на изнанку, по официальному каналу. У департамента операция намечена, мне надо быть на виду. Я свяжусь с тобой завтра, встретимся, надо серьёзно поговорить...
– Хорошо, звони.
Я устроилась на обшарпанном сидении. Марат захлопнул дверь.
Шокер сидел на прежнем месте, низко свесив голову. На меня он даже не взглянул.
Что ж, он прав. В мою детскую картинку он никак не вписывался. Что же я могу поделать, если до сих пор вспоминаю, как мы сидим среди валунов, как боль в ноге дёргает и пульсирует, доходя до самого сердца, а молодой Шокер травит сальные анекдоты один за другим, не давая мне опомнится, и каждый анекдот совершенно мне незнаком, и я смущаюсь и хохочу до слёз, не понимая точно, отчего же эти слёзы, и забываю о боли, и любуюсь лучистыми серыми глазами и доброй улыбкой. Ну, и чем плоха картинка? Тем более, не рисовала я её. Просто помню. Моя картинка, хочу и сижу перед ней, и нечего соваться...
Но Шокер ещё и очень неправ. Таким, какой он есть сейчас, он нужен мне ещё сильнее. Только какой смысл это признавать, если нельзя давать этому волю?
Марат нетерпеливо постучал по стеклу пальцами и вопросительно поднял брови.
– Всё нормально, бро! Поехала я, - проговорила я и нажала кнопку готовности.
Старт... разгон... лёгкий хруст на первой грани. И полёт... И правда, сколько ж я рейсов сделала за эти пять дней? Ни разу за годы работы на курьерский департамент у меня не было таких частых рейсов. Да ещё в челночном режиме.