Кисельные берега
Шрифт:
Синьбао посмотрел на неё внимательно и отвёл взгляд:
– Прости, мэй-мэй, - сказал он, будто винясь, - я бы попробовал тебя выкупить у Асафа, но… всех моих сбережений не хватит перекрыть ту сумму, что он намерен получить за тебя в Исфахане.
– Я стою три мешка риса, - усмехнулась рабыня.
Капитан покачал головой:
– Любая цена условна, мэй-мэй. Ещё вчера в Фушунь кружку риса можно было невозбранно просыпать на пол нерадивой хозяйке и смести её курям, а завтра, глядишь, всего золота Ляонина не хватит, чтоб за неё заплатить…
Берег
Синьбао поднялся с канатной бухты и встал рядом с Кирой, бок о бок:
– Я слышал, - начал он неуверенно, - Асаф хочет предложить тебя Бухейту для гарема Шахрияра…
Рабыня повернула голову и посмотрела на него вопросительно:
– И?
– Это плохо.
– Да уж чего хорошего, - пожала плечами Кира. – Только что из того? Чем я могу повлиять на происходящее?
Её приятель вздохнул и покачал головой:
– Я подумал, что…
– Капитан! – раздался за их спинами знакомый, тягуче-насмешливый голос. – Вы с моей рабыней так сошлись за время нашего путешествия, что это невольно наводит на размышления!..
Капитан повернулся к купцу и раскланялся. А Кира даже и не подумала: она оперлась локтями о борт и погрузилась приунывшим взором в колыхание зелёной пучины, предоставив мужчинам выяснять отношения без неё.
– О капитан, аль-мухтарам! – продолжил Асаф с усмешкой в голосе. – Мы знакомы с тобой не первый день – ты достойный человек, я знаю! Поэтому, когда заметил, что моя новая рабыня занимает и развлекает тебя во время долгого пути, то закрыл глаза на недостойность происходящего. Пускай, сказал я Мухбиру, с неё не убудет, а с меня – тем паче! – захохотал он, запрокинув голову. – Зато уважаемому Синьбао, моему лучшему другу, будет хорошо! Вот какие благородные чувства и порывы двигали мной, капитан. Но путь наш подходит к концу, не пора ли, наконец, нам всем вспомнить о приличиях?
– Я благодарю тебя, о Асаф ибн Баттута, за заботу о моём досуге, - поклонился капитан, развернулся и ушёл, стараясь не смотреть в сторону чужой собственности.
Купец нагнулся над Кирой и прошептал в самое её ухо, щекоча его дыханием:
– Пошла в каюту. Быстро!
Киру передёрнуло, как от удара хлыстом. Она резко отпрянула, но была перехвачена за локоть.
– На берег выйдешь в милых таких браслетиках, - со своей обычной улыбочкой хозяин покачал перед носом пленницы изящными наручниками на длинной цепочке. – Мне сюрпризы не нужны. Впрочем, думаю, ты это уже усвоила…
Глава 66
Большое венецианское зеркало отражало ковры, подушки, резной столик эбенового дерева, фрукты на нём и высокие окна за ним: лёгкий морской бриз развевал невесомую паутинку занавесей, смягчая раскалённый полдень Джаханы.
А ещё оно отражало гибкую фигуру в кобальтовом шёлке шаровар с высокими разрезами по бокам и в коротком топе, открывающем более, нежели прячущем. Густые блестящие волосы заплетены в уложенные на грудь косы. На плечи спускается прозрачный, золотистый покров, удерживаемый на голове серебряным обручем с самоцветами…
Кира вгляделась в своё отражение: ну ни
Вот тебе и пери. В кандалах…
И всё же… Кира медленно обернулась вокруг себя, склонилась к зеркалу… Как странно… За время своих мытарств она почти забыла о том, как выглядит, о том, что может быть очень красива; а за время страданий в тенетах неразделённой любви – о том, что может быть соблазнительна и желанна.
«Если бы он увидел меня сейчас… увидел такой… - подумала она, и лицо её невольно оттаяло, губы приоткрылись, а глаза потеплели. – Неужели он по-прежнему остался бы ко мне так обидно равнодушен? Ну хорошо, ладно, не любовь, но хотя бы желание я смогла бы у него вызвать?»
«Ах, зачем, боже мой? – возразила самой себе. – Чтобы страдать потом обоим? Мне оттого, что напилась, но жажды не утолила, а ему потому, что согрешил, поддавшись порыву, и погубил «невинную» девицу…»
«Ну и пусть! – тряхнула она головой, и подвески на обруче звякнули, закачавшись. – Гори оно всё синим пламенем! А мне за счастье хотя бы рядом с тем огнём постоять, поживиться объедками той нежности, что питает он к Пепелюшке! Ох, до чего ж я докатилась…»
Она провела ладонями по щекам, задумчиво огладила косы, плоский, подтянутый живот, задержалась на расшитом металлическими бляшками поясе…
«Это ведь всё не для него, - подумала с тоской. – А для какого-то похотливого, пузатого сатира, которому сегодня меня продадут… И что? Тебя это смущает? Отчего же? Вспомни, хабиби: Шагеев ведь тоже почти шах, и наложниц у него было не меньше, и «покупал» он себе кого хотел… С той лишь разницей, что ты сама себя ему сторговала, без посредников. И почитала эту сделку, кстати, за большую удачу! Совсем как эти овцы - Афифа с Ватфой. Чем ты от них отличаешься, а? И чего сейчас вдруг закипишевала, будто юная девственница?»
Сердито состроив своему отражению в зеркале гримасу, показав язык, оттопырив пальцами уши, Кира вдруг замерла… А что, если?..
Вдохновлённая наитием, повернулась боком, ссутулилась, выпятила живот… развернула носки туфель друг к другу, покосолапила… сдвинула обруч набекрень… нет, не так – нахлобучила на одну бровь – о! отлично! Теперь – туповато-бессмысленно выражение умственно отсталой, так… ещё бы хорошо струйку слюны из угла рта пустить…
– Ты не устаёшь меня удивлять, хабиби!
Кира вскинулась от неожиданности и чуть не подавилась слюной, накапливаемой во рту для эксперемента.
Отражение Асафа обозначилось в зеркале, будто материализовалось из комнатной пыли. Он приблизился, неслышно ступая по коврам и остановился за её спиной, почти касаяся грудью напряжённых лопаток рабыни.
– Вижу, готовишься блистать. Измаялась, наверное, придумывая, как больше понравиться покупателям и, тем самым, уважить и отблагодарить меня, твоего благодетеля…
Пленница сглотнула непригодившуюся слюну: