Кисейная барышня
Шрифт:
– - А там кто?..-- спрашивал Сенечка, провожая глазами медленно двигавшуюся группу.
– - Все она же, Зиночка... Ребенка несет на руках.
– - Разве у нея двое ребят?! Один на траве лежал, а другого на руках тащит!.. отлично!..
Рей захохотал, а Татауров сидел на земле и раскачивался, как человек, который плывет в лодке по бурным волнам.
– - Рей, дай воды...-- попросил он, притворяясь совсем пьяным.
Когда Рей ушел в избушку, Татауров вскочил на лошадь и бешеным галопом помчался к плотнике. Он быстро догнал Ромодиных. Зиночка с ребенком на руках шла по стороне дороги. Поровнявшись с ней, Татауров хотел что-то сказать и раскрыл рот, но громкий топот догонявшаго Рея заставил его ударить лошадей нагайкой, и он только
XV.
Прогулки на пасеку скоро прекратились, отчасти во избежание встреч с Татауровым, отчасти за скверной погодой, а главным образом потому, что Зиночке не хотелось одной пользоваться летом. Каждая такая прогулка мучила ее, точно она отнимала что-то от других детей: ведь и Милочка и мальчики тоже хотели подышать свежим воздухом. Жертвовать их удовольствиями она чувствовала себя не в праве,-- Зиночка и без того много делала для отца, больше, может-быть, чем он заслуживал. По временам в ней поднималось такое тяжелое и нехорошее чувство... Вообще, причин быть недовольной накоплялось все больше: отец скрывается, мать пьет, Дарья ходит, как в воду опущенная, мальчики избегались, а тут еще нужно работать, не покладая рук. Работа спасала Зиночку от всего, и, если бы еще рояль, она была бы счастлива. Она даже иногда плакала о своем инструменте, который не умела раньше ценить, и у нея являлось желание хоть взглянуть на него, как на хорошаго стараго друга.
Лето в Косогорье, как во всех провинциальных глухих городишках, было само по себе отвратительно, т.-е. лета в собственном смысле не было, а его заменяли пыль и грязь. Ах, как хорошо знала теперь Зиночка, что значит погода для беднаго человека и как быстро изнашивается обувь, когда приходится делать пешком такие большие концы. Из дому Зиночка выходила только по делу, главным образом, когда нужно было отнести работу к m-me Жанет. Летняя пора -- глухая, но магазинщица давала один заказ за другим и даже предлагала Зиночке немного денег вперед. М-me Жанет теперь знала, с кем имеет дело, и по-своему покровительствовала девушке, вступившей в отчаянную борьбу со своими несчастьями. Это много ободряло Зиночку: свет не без добрых людей! А дела шли все хуже и хуже, и роковой круг суживался все теснее; бедность обходила со всех сторон и предявляла в тысяче мелочей свои неотступныя требования. Сколько раз Зиночка думала о деньгах m-lle Бюш, но не решалась их трогать, потому что могла случиться еще большая крайность. Быстро проходившее лето говорило о новых заботах и напастях -- нужно будет и о дровах позаботиться и о теплой одежде. Одна мысль о темной осени наводила на Зиночку уныние, а думать приходилось все чаще и чаще -- лето катилось незаметно.
К отцу Зиночка заходила по пути, когда носила работу m-me Жанет. Однажды вечером она запоздала и возвращалась из магазина уже в сумерки. Зиночке не хотелось заходить к отцу, но она так привыкла теперь делать все пунктуально, без всяких откладываний и колебаний. "Нужно" -- вот великое слово, которое делает все на свете. И теперь Зиночка проголодалась, устала и вообще была "рада месту", но нужно было проведать еще отца. Дождь шел с утра, и на улицах везде стояли лужи. Зиночка промокла и в заключение всего начерпала грязи в калоши. В номера она поднималась в очень скверном настроении духа и даже хотела вернуться домой. Мокрыя юбки так и шлепали по ногам, осеннее пальто было забрызгано грязью.
Отворив дверь в знакомый номер, Зиночка даже попятилась назад -- у стола на диване, вместе с отцом, сидел Сенечка Татауров.
– - А вот и ты...-- заговорил Ромодин, с необычайной живостью выскакивая навстречу гостье.-- Аот и отлично...
– - Я как-нибудь в другой раз зайду...-- заметила Зиночка, останавливаясь в нерешимости.
– - Нет, мы тебя не отпустим!-- заявил Ромодин, снимая пальто с Зиночки.-- Семен Иваныч уже третий вечер поджидает тебя здесь... Ему нужно переговорить с тобой
Это нахальство возмутило Зиночку, и она смело посмотрела на своего врага, который нерешительно поднялся с места и видимо не смел протянуть руки. Он был трезв и имел приниженно-скромный вид.
– - Я даже могу на время выйти, чтобы не мешать вам...-- предлагал Ромодин, видя замешательство молодых людей.
– - Нет, пожалуйста, не уходите...-- просил Татауров.
Зиночка хотела сказать то же самое и еще сильнее взволновалась от того, что Татауров предупредил ее. Она плохо различала теперь окружающую ее обстановку и только чувствовала, что там, в глубине души, все у нея похолодело, а губы дрожат от волнения. На лице оставались капли дождя, прядки белокурых волос прилипли ко лбу, а на щеках заиграли нехорошия лихорадочныя пятая.
– - Я могу только удивляться...-- заговорила Зиночка, задыхаясь:-- да, удивляться, что встречаю здесь господина Татаурова, именно здесь, в квартире моего отца, и... и еще больше могу удивляться его смелости,-- чтобы не сказать больше,-- видеть меня...
Ромодин стоял в дверях и удивленно смотрел то на дочь, то на смущенно переминавшагося у стола Сенечку. Зиночка ни слова не сказала ему до сих пор о выходке Татаурова.
– - Я... я хотел висеть вас, Зинаида Игнатьевна, только для того, чтобы сказать вот при Игнатье Павловиче, что я мерзавец и свинья...-- ответил Татауров заранее приготовленной фразой.-- Я настолько понимаю, что не заведу даже речи о прощении... Таких подлецов и не следует прощать. Да... Вот я именно это и хотел сказать...
– - Господи, что же это такое?..-- взмолился Ромодин.-- Зиночка, я ничего не знал... что-то такое случилось... Зиночка, да ты присядь, а то едва на ногах держишься.
Она машинально повиновалась ему и присела к столу. Теперь она не решалась взглянуть на Татаурова, который оставался на ногах и только делал левой рукой такой жест, точно кого-то отталкивал от себя.
– - Вы были пьяны...-- тихо проговорила Зиночка, с трудом переводя дух.-- А разве пьяный человек может отвечать за свои поступки?.. Но и другие не виноваты... Есть такия положения... когда потерпевшему остается только молчать.
– - Да, я постоянно был пьян, Зинаида Игнатьевна...-- продолжал Татауров.-- Пред вами погибший человек... Но и у погибшаго человека может, проснуться совесть. Когда я увидал вас тогда на пасеке... ах, как мне сделалось совестно, гадко!.. И такой человек поднял свою грязную руку на честную девушку... Игнатий Павлович, гоните меня, подлеца, в шею -- вот и весь разговор.
– - Да в чем дело?-- спрашивал Ромодин.
Татауров, сбиваясь и делая остановки, разсказал откровенно все обстоятельства. Ромодин слушал его, бледный, как полотно, и от охватившаго его волнения у него затряслась нижняя челюсть. Зиночка сидела попрежнему у стола и не замечала, как по лицу ея катились слезы. Стоявшая на столе лампа освещала эту живую картину, оставляя углы комнаты в полутьме. Жажда покаяния у Татаурова разразилась именно в той острой форме, когда человек говорит: "смотрите, все смотрите, какой я дурной и скверный человек -- я сам презираю себя". Это -- свойство русскаго простого человека, который кланялся с высокаго лобнаго места на все четыре стороны и прощался с миром православным. Накипевшему злу нужен выход.
– - Нет... всего я не могу и разсказать...-- безсильно закончил Татауров, опускаясь на диван.-- Ведь я все-таки получил кой-какое образование, а жил до сих пор по-свински. Таким людям даже нет имени.
Наступила тяжелая пауза. Ромодин шагал, из угла в угол, заложив руку за спину. Как, к его дочери посылать извозчика из гостиницы!.. Господи, что же это такое?.. И она, она молчала все время... Нет, всему есть пределы, и он, Ромодин, покажет, что нельзя безнаказанно оскорблять порядочных людей. Только пусть уйдет Зиночка; у него с Татауровым будет свой разговор: старый и больной отец покажет купеческому саврасу, что называется порядочностью в человеческом общежитии.