Кистепёрые
Шрифт:
– Не остановить, – произнесла ещё участливее, – но всё будет не так.
– А как?
– Не годы остались.
– А сколько?
Она ответила незамедлительно:
– Трое суток, восемь часов и двенадцать минут.
Экран погас, я попробовал откинуться на спинку кресла и закрыть глаза, так лучше думается, но всё равно видел дисплей, стену за ним, дверь, а когда попытался повернуть голову, обнаружил, что лежу в постели, за окном слабый рассвет, а в душе медленно растворяется сладкий ужас от соприкосновения с чем-то намного более могущественным,
– Все, – сказал я с великим облегчением, – никакого кофе на ночь!.. Даже слабенького. Так и ласты склеить, как два пальца об асфальт.
Худерман и Невдалый пришли к единому мнению, что их догадки подтвердились, наша «Алкома», выполняя наше указание расти и развиваться, сумела перейти от кварковости к бозонности, это новый левел, а на том уровне уже с неимоверной скоростью захватывает материю и превращает в свои добавочные блоки, что хоть и остаются с виду теми же мёртвыми камнями, но внутри уже перестроены так, чтобы служить средствами вычисления.
Таким образом вся Вселенная станет управляемым компом, а пульт управления у нас в руках.
Даже Худермана тряхнуло, смотрит ошалело, лицо вытянулось, как у коня, а Невдалый взялся обеими руками за бороду, прошептал:
– Но… как? Как можно… имея такую мощь… не прийти к сознанию?
Я переспросил:
– Точно? Или просто не замечаете признаков?
– Может, и не замечаем, – ответил Худерман с нервным смешком. – Но почему такой… такой исполинский мозг, простите за такое определение, настолько пассивен?.. Он уже, как догадываюсь, может зажигать и гасить звёзды! Или вот-вот сможет. Но пока спит без задних ног.
– А во сне работает над нашей баймой, – сказал Невдалый. – Мизинцем левой ноги.
Они уставились на меня, я же стал шефом не потому, что выиграл в орла-решку, отмалчиваться уже не к лицу, я пробормотал:
– Вселенной сознание не нужно.
Невдалый вскрикнул:
– Почему?
– Мы её сознание, – ответил я, стараясь, чтобы голос не дрогнул. – Что вытаращил беньки?.. Страшно?..
– А вам?
– Кистепёрой было страшнее, – напомнил я. – Но вышла в новый жуткий и необъятный, сумела, освоила и начала подминать под себя. А мы что, не наследники?
– По духу, – огрызнулся он, подумал и уточнил: – да и то, какой теперь у нас дух? Приходи и бери голыми руками, как варвары Рим. Да и на задние конечности зря встала. У меня теперь спина трещит, с позвоночником траблы…
– Да, – согласился я, – но это временная уступка. Там, куда вот-вот влетим, никакие позвоночники не пригодятся. Как и красивые хвосты с блестящими костяными шипами.
– Но, шеф, – сказал Худерман, – сейчас нам что делать?
– На келтирах потренируйся, – посоветовал я.
Именно Минчин первым из нас начал задавать «Алкоме» вопросы, не касающиеся нашей
«Алкома» каким-то образом знает, отвечает с точными цифрами, я тут же схватился за голову: надо тут же сообщить в Академию наук насчёт того, что всё не такое, как на самом деле, это же какой расцвет науки и технологий…
…но сам же наступил на горло своей искренней песне. Красивой, но глупой, это же расцвет технологий, когда на всё есть ответы, но дорогостоящие и трудоёмкие фундаментальные науки будут забыты, зачем мучиться?
И тогда наступит быстрая деградация. Это всползать к вершинам интеллекта мучительно трудно и долго, а катиться к бабуинности легко и просто.
Сейчас насчёт прорыва с «Алкомой» вообще нельзя и рот открыть, моментально начнётся всемирная драчка за возможность порулить Вселенной. Как бы вообще не закончилось апокалипсисом только из-за вражды и соперничества.
Трое суток, восемь часов и двенадцать минут, сказала «Алкома».
Вселенная нашла решение или это мы сами нашли? Мы же высшая форма Вселенной, но решение настолько ненашенское, что не знаю, то ли это решение?
Останемся жить или существовать, ещё не знаю, но не в кремнийорганических телах, как мечталось. То всё равно Средневековье, хоть и на ином технологическом уровне, мы станем чем-то иным, от того тягостно и тревожно.
Мир все уютнее и защищённее, хотя облом за обломом, как при Великом Переселении Народов, только сейчас стремительно переселяемся в некую бездну.
«Какое Переселение, – мелькнуло в мозгу тоскливое. – Не обманывайся, это конец человечеству».
Да, Вселенная не погубит нас, но мы всего лишь инструмент, сейчас мы каменные ножи, завтра станем скальпелями?
Беззвучно отворилась дверь за спиной, я понял по узкой полоске яркого света из коридора, вошла Валентина, тоже тихая и молчаливая, встала рядом.
– Шеф, – проговорила она тихо, – мне страшно…
– А кому не страшно, – ответил я наигранно бодро, слова придуманы, чтобы скрывать мысли, племя должно видеть во главе того же соплеменного орла, которого ничем не колебнёшь, – но мы рождены для бури!..
– Но «Алкома»…
– Пришёл час, – заверил я так же бодро, – ради которого, как сейчас помню, мы изнутри проломили скорлупу Праяйца!.. И только сейчас выходим в настоящий мир.
Она вышла за мной в главный зал, у пульта собрался весь костяк моей команды, смотрят молча и вопрошающе.
– Время, – проронил я.
– Вперёд к победе коммунизма! – сказал Худерман с пафосом, тут же уточнил опасливо: – А вдруг сингулярность и есть коммунизм?
Лысенко повернулся к нему, покачивая могучими плечами, похожими на валуны, которые катал на гору Сизиф, пока не рассыпались от старости.
– А что теряем? – заявил он пафосно трубным голосом. – Кроме собственных цепей?..