Кит на пляже
Шрифт:
– Петра! Так чего, сбежим из дома, пусть понервничают? – повторила я ещё раз.
Петра по-прежнему не сводит глаз с парней, которые бегут в нашу сторону. Наши одноклассники выглядят как живые мертвецы. Девятый «А» обогнал восьмой «Б» на полкруга. Но при этом наш Алекс обогнал своих бывших одноклассников. Теперь он смотрит на нас и смеётся. Ему приятно, что мы за ним наблюдаем. Вообще-то, не исключено, что он самый быстрый просто потому, что он старше всех. Он дважды оставался на второй год: в шестом классе и в восьмом. Школа его не очень интересует. На днях он мне говорил, что ждёт не дождётся, когда уже можно будет уйти из школы, и что ему всё равно, окончит он девятый класс или нет. В любом случае он пойдёт работать к отцу, на автомойку. У его отца их даже две: ручная и автоматическая. Алекс уже работает на ручной и одних чаевых
У Алекса тёмные волосы, довольно длинные; они ему всё время заслоняют глаза. И он постоянно смеётся. Даже когда ничего смешного не происходит. Наверное, потому что ему всё равно и потому что он, как бы сказать, простоват. Поэтому Петра вечно за ним увивается и вообще не видит, что Алекса она совершенно не интересует. Петра говорит, что будет парикмахершей. Не хозяйкой салона, – мама ей сказала, что это слишком сложно; просто хочет работать парикмахершей. Ей кажется, что это очень круто. Помоешь людям головы, немножко причешешь, одновременно слушая радио, и идёшь с девчонками в кафе. Я её спросила: «Петра, а ты в этом видишь смысл жизни?» А она на меня уставилась и ничего не ответила. Наверное, подумала: «Смысл жизни? А с чем его едят?» В общем, нет никакого смысла обсуждать с ними смысл жизни. А с Алексом мы подружились после первого же полугодия, когда у него в табеле уже стояли три двойки. Классная попросила меня помочь ему с математикой: у меня с ней никаких проблем нет; ну и ещё с химией и историей. Я не понимаю, почему некоторым людям не даётся математика и почему они ничего не понимают в химии. Милан меня тут спрашивал: как так у тебя одни пятёрки, если ты говоришь, что ничего не учишь? Я не понимаю, что на это можно ответить. Ну, в школе послушаю, дома немножко полистаю учебник, всё же так логично. И интересно.
Алекс в школу ходит без книг и тетрадок, но он сразу же радостно согласился со мной заниматься. Два раза в неделю мы с ним остаёмся после уроков примерно на час. Он совсем не такой тупой, каким притворяется. Сидит рядом со мной и быстро всё схватывает. После первой же недели дела с математикой у него улучшились. Классная меня похвалила. А Петра немножко ревновала. На биологии она мне шепнула, что Алекс умеет отлично целоваться. «Да? – сказала я. – А ты с ним уже целовалась или что?» Я нарочно сказала это громко, чтобы Птенец-географ тоже слышал. Учителя по географии мы зовем Птенец, потому что у него такая маленькая, коротко стриженная головка – натуральный птенец. А рот большой. Aquila chrysaetos. У птенцов беркута вот ровно такая голая голова и огромный клюв. Это прозвище, естественно, придумала я. У остальных такого воображения нет. Я предлагала одноклассникам придумать прозвища всем учителям – и мы их придумали. Я написала список и раздала всем. Потом, правда, список каким-то образом добрался до учителей, и мне опять пришлось идти к директору.
В общем, Петру я нарочно громко спросила: «А ты с ним уже целовалась или что?» – чтобы она покраснела и призналась: «Да нет, мне говорили».
А Птенец-географ сказал: «Ника! Не мешай работать».
Я вежливо улыбнулась и ответила:
– Простите, господин Пте… – и быстро исправилась: – Господин учитель.
Класс засмеялся. Птенец несколько удивился: почему вдруг все смеются? Он сказал:
– Да, ты знаешь географию лучше всех в классе, но всё равно у тебя нет права мешать остальным. Поняла?
Я кивнула.
– Конечно. Простите, господин… – и замолчала, как будто не знаю, как его назвать. Все снова засмеялись. – …Господин учитель.
– Ты что говорила? – спрашивает Петра, не отрывая взгляда от парней, которые бегут в нашу сторону.
– Я предлагала сбежать из дома, чтобы у родителей прибавилось седых волос. Мой отец за одну ночь точно поседеет, – говорю я со смехом: вспомнила, что он часто повторяет: «Доведёшь меня до седых волос».
Петра пожимает плечами.
– У меня папа лысый, – говорит она на полном серьёзе. Я закатываю глаза. Ужас какой, она всё понимает буквально.
На телефон опять приходит записка. Понятно, Барбка хочет со мной поговорить. У меня уже два непрочитанных сообщения. Открываю первое. Там написано: «Я бы тоже сбежала». Во втором: «Дома, наверное, вообще не заметят, что
Парни уже совсем близко. Алекс ржёт и строит рожи. Ему остался последний круг. Он несколько раз подскакивает, как кенгуру. Выделывается. Хочет, чтобы мы поняли, как легко ему удалось всех обогнать. Петра встаёт; она сильно нервничает и думает, что Алекс смотрит именно на неё. Я тоже встаю. Барбка опять что-то набирает в телефоне. Я поднимаю руки и подпрыгиваю несколько раз: «Уа-а-а-а-а! Уа-а-а-а-а! Уа-а-а-а-а!» Я такое видела по телевизору; так скачут болельщики на матчах американского футбола. Алекс машет мне рукой. Петра, естественно, машет в ответ, как будто он ей махал. Алекс подпрыгивает ещё выше и снова машет. Прыгает он высоко, обе ноги в воздухе, как будто хочет помахать и руками, и ногами. При этом его длинные ноги слегка заплетаются, он машет руками, стараясь удержать равновесие, но земля и Ньютон хватают его за нос и притягивают вниз. Ноги у него сопротивляются, руки тоже, молотят воздух, как будто он хочет взлететь, но Алекс всё-таки грохается лицом вниз и проезжается носом по красно-жёлтому песку.
Траектория оказывается довольно длинной. Он никак не может остановиться. Пятки у него поднимаются всё выше и выше, а нос движется по земле. Наконец он всё-таки останавливается и в этом смешном положении замирает. Похож на страуса, который решил сунуть голову в песок и слишком поздно сообразил, что вообще-то стоит на скале.
Очень смешно.
Если бы не было так обидно.
И больно.
Скорая помощь
– А-а-а-а-а! – закричала Петра и закрыла рот ладонями, как парикмахерша в какой-нибудь британской комедии. Барбка быстро что-то набрала в телефоне, и мне тут же пришло сообщение. Позже, когда я посмотрела, что она мне писала, я прочитала: «Уй-й-й. Больно же».
– А-а-а-а-а-а! А-а-а-а-а-а! А-а-а-а-а-а! – орала Петра, а парни из девятого «А» злорадно перепрыгивали через своего бывшего одноклассника, который лежал на земле с высоко поднятой задницей. И вообще не шевелился. Лежал себе и лежал, как будто не мог поверить, что с ним случилось, как будто ждал, что плёнка станет крутиться в обратную сторону и, не упав, он победоносно добежит до финиша. Такое, конечно, бывает только в кино. Наши одноклассники перескакивали через Алекса, как будто это очередное препятствие на беговой дорожке. Никто ему не пытался помочь. Матевж даже засмеялся во весь голос. А с противоположного конца площадки к лежащему на земле Алексу медленно приближался Бочонок.
Бочонок – наш учитель физкультуры. Я думаю, объяснять, как он получил своё прозвище, нет необходимости. И кто его придумал – тоже не надо.
Я развернулась и побежала к школе, потому что вспомнила, что у входа на стене висит аптечка первой помощи. «В таких ситуациях важно сохранить присутствие духа, – много раз говорил мне папа. – Паника – это самый худший вариант развития событий». И я сохранила присутствие духа. Ворвалась в здание, открыла дверцу шкафчика, вытащила из аптечки вату, бинт, пузырёк с бактерицидным средством; и прежде чем Заяц, наш охранник, успел открыть рот (это прозвище я ему дала, потому что у него очень сильное косоглазие, и, разумеется, с тех пор никто его иначе не зовёт), я уже умчалась назад на спортплощадку.
Уперев руки в боки, Бочонок лениво прохаживался вокруг Алекса, а тот сидел на земле и держался за нос. Рядом стояли Петра и Барбка. Петра, разумеется, по-прежнему закрывала рот рукой, из-под которой доносилось: «А-а-а-а-а, а-а-а-а-а, а-а-а-а-а!» Барбка что-то с бешеной скоростью печатала в телефоне.
Я присела на корточки рядом с Алексом. Он посмотрел на меня страдающими глазами. Точно такой взгляд я в последний раз видела в зоопарке. Мы всей семьёй ходили в зоопарк; мне казалось, что это ужасная глупость, но папа и мама настаивали: «Мы же семья, а семья должна ходить в зоопарк». Они повторяли это всю дорогу и туда, и обратно. А на мой взгляд, выходило как-то по-дурацки. Шёл дождь. По-моему, хорошей погоды не было ни секунды, пока мы были в зоопарке. А в клетке с орангутанами на полу сидел маленький орангутанчик, у которого братец только что утащил банан. Ровно так же – беспомощно, бессильно, со слезами на глазах – посмотрел на меня Алекс, когда я присела рядом с ним с полными руками медицинских средств.