Кит на заклание
Шрифт:
Так карлсеновские предприятия позаботились о том, чтобы воды южнее Ньюфаундленда перестали служить убежищем для крупных видов китов.
Зимой 1965—66 года в Бюржо вернулись всего только две семьи финвалов. Одна из них состояла из четырех, а другая только из трех китов; кроме них, появился еще и взрослый кит-одиночка. Семью его, видимо, уничтожили китобои.
Мы так и называли его — Одиночка; иногда он приставал к какой-нибудь из двух уцелевших семей, но чаще плавал сам по себе. Как ни странно, его излюбленным местом охоты стал тесный залив Мессерс-Ков. Не замечая ни домов, ни людей, ни лодок, он подолгу ловил сельдь, беспечно заплывавшую в этот тупик. Возвращаясь домой зимними вечерами, я часто слышал его дыхание. Из наблюдений за Одиночкой я узнал о китовом племени много нового, но больше всего я удивился, когда однажды обнаружил, что у Одиночки есть голос, доступный человеческому слуху, и притом в воздухе.
Как-то холодным вечером
— Это что, кит? — недоверчиво спросил я.
Серьезное лицо Сима озадаченно сморщилось.
— В жизни не слыхал, чтобы кит гудел. Но вроде больше некому, а?
Мы прислушались, глядя на воду, и через пару минут над заливом снова раздался тот же низкий вибрирующий звук. Однако на этот раз ничто не потревожило гладкую поверхность воды. Лишь четыре или пять минут спустя кит всплыл и с обычным свистящим шумом выдохнул воздух. Мы с Симом битый час стояли на мосту и замерзли до полусмерти, но больше в тот вечер потусторонних голосов не слыхали. Только год спустя я снова услышал такой же звук и теперь определенно знаю, что это был голос финвала.
Во время нашего с Клэр отсутствия зимой 1966—67 года рыбаки Бюржо с тревогой ожидали появления своих друзей-китов. Все знали, что сезон 1966 года был удачным для китобоев Карлсена. За всю осень местные траулеры не встретили в прибрежных водах ни одного крупного кита. Однако в начале декабря дядя Арт с восторгом обнаружил, что финвалы все же вернулись.
Вернулась, как это ни печально, всего одна семья из пяти китов.
Почти весь декабрь финвалы по обыкновению безмятежно паслись в проливах между островами, но ближе к рождеству появление нескольких мощных сейнеров из Британской Колумбии обеспокоило китов. Огромные стальные твари принялись с такой решительностью всасывать в свои трюмы сельдь, что на это было страшно смотреть. Они промышляли у самых берегов и несколько раз портили местным рыбакам сети, чем вызвали возмущение жителей Бюржо; но пришельцам были одинаково безразличны и сети, и гнев рыбаков, и киты. Дядя Арт говорил, что видел, как сейнер намеренно взял курс прямо на всплывшего возле него финвала. Если столкновение с китом действительно входило в намерения рулевого, то это была ужасная глупость, потому что оно могло оказаться роковым не только для финвала, но и для сейнера.
Китам гости не понравились. По словам Оуни и дяди Арта, в присутствии сейнеров финвалы чувствовали себя явно не в своей тарелке. Это вполне понятно: на сейнерах, как и на китобойцах, установлены дизельные двигатели, шум которых, должно быть, кажется китам зловещим.
Выждав несколько дней, семья финвалов покинула проливы и ушла на восток в небольшой фиорд, под названием Га-Га, куда ненасытные сейнеры заходить не отваживаются, боясь порвать дорогостоящие сети о тамошние рифы. Однако время от времени сейнеры отправлялись сдавать улов на перерабатывающий комбинат в Харбор-Бретон, и тогда киты покидали залив Га-Га и вход в близлежащий залив Бей-Де-Лу. В один из таких дней, когда в наших водах остался всего один сейнер, мы с дядей Артом и убедились в «техническом» превосходстве финвала-рыболова над рыбаками на сейнере.
В заливе Га-Га киты были не одни. Они делили его с несколькими рыбаками из Бюржо, которые ходили туда ставить сети на треску. Появление китов поначалу вызвало у рыбаков тревогу: они боялись за свои снасти. Двое из них, братья Дуглас и Кеннет Ганн — тихие, востроносые мужички, даже хотели было перебраться в более безопасное место.
— Мы знали, конечно, что нарочно они рвать нам сети не станут, — вспоминал потом Дуглас Ганн. — Но Га-Га — залив небольшой, воды там — кот наплакал, а у нас шесть штук сетей. Ну мы и думали, что как их ни ставь, а рано или поздно какой-нибудь из китов обязательно наткнется на сеть... Но ничуть не бывало! Иной раз берем мы рыбу, а киты прямо под лодкой проходят, багром можно дотянуться. Сперва мы начинали бить веслами о борт и орать, чтобы отпугнуть их, но потом видим — они и сами соображают что к чему, ну и перестали обращать на них внимание. И все-таки порой страшновато делалось. Однажды у нас заглох мотор. Мы были на большом ялике и не взяли уключин; пришлось галанить. [9] Дело шло уже к вечеру, в заливе, кроме нас, — ни души, а тут киты начали всплывать прямо под яликом. Там воды всего десять метров, а они за сельдью носятся, точно огромные торпеды. Так и шарахали мимо нас! А как раскроют пасть, чтоб сельдь заглотить, так вода кругом пеной идет. Я уже не чаял добраться когда-нибудь до своей кухни, но этим китам — им никакой лоцман не нужен: ни разу даже не коснулись нашей лодки! До протоки, что ведет в Олдриджскую заводь, мы выгребали больше часа, и киты
9
Грести кормовым веслом. — Прим. перев.
Рассказ братьев Ганн напомнил мне историю, которую я давно слышал от одного старика из бухты Хермитидж, что лежит на много миль восточнее Бюржо. В молодости старик этот работал на китобойной базе в Голтуа, на северном берегу бухты. Дом же его стоял на противоположном берегу. По выходным дням он на небольшой гребной лодке пересекал бухту — а ширина ее миль пять, — чтобы повидаться со своей семьей.
Однажды субботним вечером, направляясь к дому, он повстречал в бухте стадо финвалов. Китов было три, и вели себя они очень странно.
Вместо того чтобы ненадолго всплывать и снова погружаться, они все время шли по поверхности. Скоро лодка и киты сблизились (курсы их пересекались), и рыбак увидел, что финвалы плывут, как он выразился, «плечом к плечу». Кит, шедший в середине, дышал чаще своих товарищей, и фонтан у него был розовый.
— Я сразу понял, в чем дело, — вспоминал старик. — В среднего кита, видно, стреляли. Но гарпун вошел неглубоко и вырвался, однако граната успела взорваться. Я затабанил, чтобы отстать и не мозолить им глаза, но они на мою лодку и внимания не обратили, проплыли прямо у меня под носом и пошли себе дальше, вон из бухты. Я видел их совсем близко и могу поклясться, что два крайних кита поддерживали среднего своими плавниками. Как только они прошли, я погреб к дому и забыл про китов. А через несколько дней в Голтуа пришла одна шхуна, и шкипер мне рассказал, что возле острова Грин-Айленд он наткнулся на трех китов, которые потихоньку шли на восток и все время оставались на поверхности. Он вел свою шхуну прямо на них, но понял, что они нырять не намерены, и свернул. Проходя мимо, он увидел в спине у среднего кита огромную рану. Это были, конечно, те самые киты, которых я встретил в бухте, а на базе у нас говорили, что в субботу утром наш китобоец подбил кита, да он сорвался и ушел; значит, все сходилось. Те два крайних, видно, куда-то его везли, некоторые говорили, что на китово кладбище... Насчет этого я не знаю. Но что они пять дней держали его на поверхности и проплыли почти шестьдесят миль, так это точно.
Олдриджская заводь — это соленый водоем примерно в полмили длиной и почти такой же ширины; она лежит в центре каменистого полуострова, отделяющего залив Га-Га от залива Шорт-Рич. Узкая и мелкая протока, по которой можно пройти только на небольшой лодке, да и то лишь во время прилива, соединяет Олдриджскую заводь с заливом Га-Га. Есть, однако, и еще один вход в заводь — довольно широкий и глубокий пролив, выходящий в небольшую бухту в заливе Шорт-Рич. Рыбаки, ставившие сети в Га-Га, обыкновенно шли туда из залива Шорт-Рич через Олдриджскую заводь и протоку, срезая таким образом долгий и в ненастье опасный путь вокруг полуострова. На рассвете они входили в заводь со стороны залива Шорт-Рич, пересекали ее и через протоку выходили в Га-Га, где и принимались за работу. Во второй половине дня они в нагруженных рыбой лодках возвращались в закрытую от ветров заводь и приставали к берегу, чтобы выпотрошить свой улов.
За предыдущие годы мы с Клэр всего раз побывали в заводи. Но в ту зиму не прошло и двух недель со дня нашего возвращения в Бюржо, как Олдриджская заводь сделалась центром событий, которым суждено было изменить всю нашу жизнь.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
На пятницу 20 января метеослужба предсказывала сильный зюйд-ост. На островах Бюржо это означает весьма неприятный шторм, и братья Ганн торопились поскорее убраться из залива Га-Га. Небо низко нависло над морем, налетали порывы ветра со снегом; к полудню братья выбрали последнюю сеть. Отряхнув лед с вязаных рукавиц, они завели свой пятисильный «атлантик» и, тарахтя, направились к протоке, ведущей в Олдриджскую заводь. Китов они в тот день не видели, и, когда лодка вошла в узкую протоку и братья, заглушив мотор, принялись отталкиваться шестами, Кеннет заметил, что киты, должно быть, тоже слышали прогноз.
— Поняли, что непогода загонит сейнеры в гавань, и теперь спокойно пасутся за островами.
— Пусть себе пасутся на здоровье, — отозвался Дуглас, озабоченно глядя на грозно потемневшее небо.
Пока ветер гнал лодку через заводь, братья торопливо потрошили свой небогатый улов. Они справились за час. В проливе, который ведет из заводи в залив Шорт-Рич, их встретили мощные валы прибоя. Лодку бросало то к одному берегу пролива, то к другому, и Кеннету приходилось веслом отпихивать ее от камней. При этом он заметил, что вода в проливе кишит сельдью.