Клад адмирала
Шрифт:
Через некоторое время возник прямо на колее проселка, так что пришлось обогнуть, зарывшийся в землю по ватерлинию катерок, самый настоящий, с белой трубой, опоясанный красной полоской, со спасательными кругами по бортам, с рубкой рулевого, в которой сквозь запыленные стекла виден был штурвал.
– В пионерлагерь, на Большой Кужербак везли, – не вдаваясь в подробности, объяснил Нетесов присутствие катерка в далеком от судоходных рек месте.
– А скоро урочище? – спросил Пушели.
–
– Истуканов.
– Это все равно. Кто как хочет зовет. Истуканы, столбы… Часа через полтора, – ответил и надолго умолк Сергей.
По лесу ехали медленнее. Путь пошел по низменным кочковатым лощинам, заросшим елью, с примесью пихты, кедра, березы, осины, с подлеском из рябины и ивняка. Колеса мотоцикла с добрый час мудрили по этим лощинам, пока наконец не выбрались в чистый сосновый лес, хоть и изреженный прежними пожарами, зато с хорошим подростом.
Лес рассеялся, и среди шиповниковых зарослей, черемушника, обвитого хмелем с недозрелыми шишками, Зимин наяву увидел метрах в сорока то, что уже видел в доме у краеведа Лестнегова на фотографии: три невысоких каменных столба, жмущихся друг к другу и издали напоминающих человеческие фигуры. Высвеченные лучами клонящегося к закату солнца, столбы отливали густой-густой, до лиловости, синевой.
Нетесов заглушил мотор, слез с сиденья и медленно, раздвигая низкие, по пояс ему, кусты шиповника, направился к столбам. Зимин и Пушели последовали за ним.
– Шиповник нынче совсем не уродился, – сказал Нетесов. – В прошлом году с Мамонтовым по мешку набрали. Только по краю брали…
Он умолк, чувствуя, что про шиповник интересно ему одному.
– Ты говорил, тут бой был, Игнатия Пушилина убили, – сказал Зимин.
– Точно. Было такое, – ответил Нетесов.
– И возле одного из столбов Игнатий похоронен?
– А вот этого не говорил, не знаю, – сказал Сергей.
– Это Лестнегов так говорит.
– Раз говорит, так и есть. Константин Алексеевич всем этим занимался.
– Кстати, он будет ходить?
– Нет, там безнадежно.
– Жалко.
– Еще бы не жалко. Мужик всю жизнь на бешеной скорости крутился, и вдруг – в каталке, в четырех стенах.
Пушели, шедший к каменным столбам замыкающим, смотрел на столбы и по сторонам, слушал разговор и помалкивал.
Это издалека казалось, будто каменные истуканы жмутся друг к другу. Подойдя, увидели, что каждый столб отстоит от соседа на метр-полтора. И не выстроившись в шеренгу, как создавалось впечатление при взгляде издалека, стояли истуканы: тот, что посередине, выдвигался вперед. На нем на уровне глаз была прикреплена потускневшая, позеленевшая небольшая медная
«Здесь 29 августа 1920 года в ожесточенном бою доблестный краснознаменный полк И. П. Калинкина наголову разбил белую банду Пушилиных, проливающих кровь мирного населения.
Вечная память красногвардейцам-калинкинцам, павшим за свободу, за народную власть».
Канадец тоже прочитал выгравированное на табличке. Вряд ли ему было приятно, если прямой потомок Пушилиных. Но что мог сказать Зимин? Что в гражданской войне победителей не бывает? Вообще, почему он должен что-то говорить? Не хватало оправдываться. Написано и написано. Скорее всего, от души, с твердой убежденностью.
– Вот около этого, – Зимин провел ладонью по ребристой шершавой поверхности столба, стоящего справа от центрального, на котором была медная табличка с гравировкой, – похоронен Игнатий Пушилин.
– Сфотографируемся на память около столбов? – предложил Зимин Пушели.
– Да-да, – охотно согласился канадец, в задумчивости стоявший перед каменными истуканами.
У Зимина фотоаппарат был уложен в рюкзаке вместе с другими вещами, и он направился было к мотоциклу.
– Подожди, – остановил его Нетесов. – Потом снимешь. Еще почти час до места ехать. До темноты устроиться, рыбы на уху наловить нужно.
– Место – это где? – спросил Пушели.
– Большой Кужербак, у слияния с Омутной. Там, на соседнем берегу, Никифоровы поля начинаются, – обстоятельно, будто иностранцу это о чем-то могло говорить, объяснил Нетесов. – А сфотографируемся завтра. Или на обратном пути. Пошли.
Подавая пример, Нетесов энергично зашагал прочь от каменных истуканов…
Опять они ехали, и опять шум работающего мотора оглашал тайгу.
Но вот в этот шум вмешался еле различимый шум другого работающего мотора.
Сергей остановился, приглушил двигатель, вслушался: не показалось ли?
– Слышишь? – спросил у Зимина, полуобернувшись.
Рюкзак, в котором находился фотоаппарат, был на коленях у Пушели, и Зимин был целиком поглощен тем, что пытался вытащить из рюкзака «Зенит».
– Что? – спросил он.
– Мотор.
Зимин вслушался. Кажется, и Пушели, вскинув голову, попытался уловить шум чужого мотора.
– Машина, – сказал Зимин. – Ну и что?
– Да ничего. Просто… – ответил Сергей. Крутнул ручку скорости, дал газ.
Проехали еще немного. И опять Сергей сбросил газ, притормозил.
Урчание двигателя теперь доносилось все явственней.
– Грузовик, что ли, впереди? – снова повернулся к Зимину.
– Ну, может, и грузовик, – сказал Зимин. – В чем дело?