Клад Худояра. Сказки русских губерний
Шрифт:
Гуляет как-то утром Анна, значит, Яковлевна, по бережку, от своего дома недалече, променад совершает для обновления цвета своего лица. За ней слуга с зонтиком на почтительном расстоянии следует. Она и приказывает ему: сходи, говорит, в дом, принеси, говорит, мне воды минеральной графин, да стакан не забудь, болван. Ушёл слуга за водой, а барыня видит – старик идёт, с палкой, в лохмотьях, с собакой. Тут её досада и раздражение в сильной степени одолели. Добро бы, думает, приличный человек шёл, а то нищий, бродяга беспачпортный, и где ? – в видимости её такого красивого особняка! Весь вид и настроение испортил. Ну, думает, сейчас я его прогоню.
А старик
– Здравия желаю, матушка. Добро ли почивали?
У барыни от злости язык отнялся, молчит она. А он дальше:
– Не желаете ль на себя судьбу горькую примерить?
Какую такую горькую судьбу? – думает барыня. А язык её против воли и брякнул: желаю, мол.
И в тот самый миг стала Анна Яковлевна собакой. Стоит, хвостом вертит, смотрит, как слуга с подносом побегает, да не к ней, а к другой Анне Яковлевне, не иначе, как собаке, в неё превращённой. Анна Яковлевна залаяла на барыню, а та на нее: – Кыш, тварь! – и слуге приказывает: – Отгони собаку, болван.
Тот на неё полотенцем замахнулся, зонтом ударил. Больно ударил, сволочь. А барыня смехом залилась, глядя, как собака завертелась. И пришлось Анне Яковлевне бежать что есть мочи, высунув язык, поскольку барыня приказала слуге злую собаку из карабина пристрелить, шкуру содрать и чучело сделать. Вот бежит Анна Яковлевна по бережку, и нет никого – ни детишек, ни баб, ни рыбаков. А ей жуть как кушать захотелось, она ж кажное утро кофий пила, икрой паюсной заедала да фруктами.
А тут не то что кофию, косточки не найдёшь. Целый день пробегала, чего не испытала. Сначала она по глупости в особняки тыркалась, да там её не узнали. Что за собака брешет у двери? Гнать, а не то пристрелить тварь блохастую. И это её лучшие приятельницы – супруга предводителя дворянства Наталья Михайловна, да председательница женского благотворительного общества Авдотья Андреевна. Какие, однако, жестокосердные дамы! Нет, эти не накормят, а на живодёрню сдадут, коли им досаждать будешь. Совсем приуныла Анна Яковлевна, бредёт, хвост опущен. Надо старика найти и либо загрызть, либо умолить обратно вернуть в тело барынино, да где деда окаянного того теперь сыщешь? И след давно простыл.
Забрела она в трущобы рабочие, слышит запах – варево варят. В одну дверь торкнулась – открыто, семья сидит, ужинают. Анна Яковлевна, подвывая тихонечко, на брюхе к ним подползла, уткнулась носом в сапог хозяину и просит на собачьем языке: дайте поесть. Пожалели её, кинули хлеба кусок, в растопленном сале обмакнутый. Вкусно. А больше не дают: самим мало. А всё, говорят, из-за одной курвы, которая у рыбаков дома отнять велела. Тут Анна Яковлевна притихла: вдруг её узнают. А мальчик, сын рыбака, говорит:
– Папа, можно собачка у нас останется?
Рыбак рукой махнул:
– Пусть живет, только кормить нечем.
Ладно, добрые люди, я вас отблагодарю, – думает Анна Яковлевна. И с утра, ни свет ни заря, выбралась из халупы и к своему дому побежала, нырнула в дверь кухни, и прямиком в покои свои, благо расположение комнат знала назубок. Гостиную обошла сторонкой, туалет сторонкой, да и в будуар – шасть. Видит – на её кровати самозваная барыня почивает, калачиком свёрнутая, волосы взъерошенные. Тьфу, собака! Однако как бы не разбудить. Тихонько прокралась Анна Яковлевна к туалетному столику, в зубы свою шкатулку – цап, и ну бежать. А дверь открыть не может. Она лапой давай царапать, от шума барыня на кровати проснулась, зашевелилась, потянулась, и капризным голосом говорит:
– И чевой-то тут псиной пахнет?
Увидела
– Что за пёсик, откуда такая милая собачка?
А супруга его руки в бока упёрла и давай вопить:
– Так вам собака милее жены вашей?
А он в ответ:
– Знать, так. Воля ваша, а жить с вами сил моих больше нету никаких.
Барыня визжит, правой ногой топает, левой всё подряд пинает. Анна Яковлевна рядом с мужем сидит на полу, хвостом от радости вертит. Потом опомнилась, схватила шкатулку и дала дёру. Прибежала к рыбакам, а там её уж обыскались, так им милая собачка в душу запала, особенно мальчику. Как увидел её, уж так-то обрадовался! Потом взял шкатулку, отцу показывает. Открыли они и обмерли – полна коробка драгоценных украшений. Не иначе, собака клад нашла. Но порадоваться не успели – нагрянули к ним полицмейстер с помощниками, отняли шкатулку, отца арестовали, собаку тоже забрали. Идёт Анна Яковлевна на цепи, воем воет, а ей пинки да тычки от сапог так и сыплются. Намяли бока, ой, намяли! Полицмейстер приказал до разбирательства обоих соучастников в кутузку запереть.
Впихнули их в камеру, а там старик сидит, тот самый, давешний! Анна Яковлевна к нему, давай старому солдату лицо лизать, извиняться, значит. Он хитренько так на неё посмотрел, и говорит:
– Ну что, исправилась?
Она ему:
– Гав!
А он:
– Не будешь больше бедных обижать?
Она ему опять:
– Гав! Гав! Гав!
Тут у неё всё перед глазами завертелось, закружилось, потемнело, как в обмороке настоящем, не притворном. А как очнулась – видит: она дома, над ней горничная хлопочет, в лицо водой минеральной брызгает. Хотела Анна Яковлевна на неё зарычать, да опомнилась: она ж не собака какая-нибудь.
– Что со мной было, Дуня? – спрашивает она горничную, а та и говорит:
– От вас супруг ваш, Тимофей Ильич, съехать изволили, за вредностью вашего, говорят, характера. Вот вы от радости в обморок упали.
Крепко тут призадумалась Анна Яковлевна. Велела карету запрягать и в губернское правление ехать. Там как раз заседание шло, решали, что с бездомными рыбаками делать. Как Анна Яковлевна прибыла, супруг сделался с лица бледный, думал, она скандал учинить намерена. Но Анна Яковлевна немедля своему визиту разъяснение дала, заявив, что, будучи членом благотворительного комитета, уполномочена взять на себя защиту бездомных. Вопрос решился скоро и благоприятственно, супруг ей руку поцеловал опосля, и твёрдо обещал домой в урочный час прибыть.
Напоследок председатель, который её самолично в карету усаживал, спросил:
– Сударыня, как изволите понимать ваше необъяснимое преображение в пользу бедных?
На что Анна Яковлевна сказала:
– А вы побудьте в ихней шкуре, тогда и поймёте.
И это была последняя дерзость, какую она себе позволила. В городе потом много хорошего произошло, и говорят, не последнюю роль в этом сыграла жена члена губернского правления Анна Яковлевна. Вы меня про фамилию спрашиваете? На это скажу: да будь она хоть Собакина, хоть Лопухина: не фамилия красит человека. А коли хотите точно знать, почитайте губернские хроники, там всё найдёте. История, она ничего не забывает.