Клад вечных странников
Шрифт:
Ирина, что-то бессвязно лепеча, тоже пыталась его рассмотреть, слишком испуганная, чтобы возмущаться… И вдруг ударило по глазам светом! Она инстинктивно закрыла лицо ладонями.
– А-ах! – громко вскрикнул кто-то неподалеку грудным голосом.
Ирина осторожно приоткрыла веки, но тут же с воплем вытаращила глаза.
Картина, открывшаяся ей, заслуживала того, чтобы смотреть на нее, не отрываясь. Рядом с Ириной на кровати мостился голый Петр, одной рукой прикрывавший лицо от яркого света, а другой тянувший край
Боже ты мой! В дверях стояла Маришка и смотрела на кровать остановившимися глазами.
– Ма-ри-ша… – потрясенно пролепетал Петр, переводя взгляд с Ирины, которая тоже старалась прикрыть свою наготу, на ошеломленное лицо молодой хозяйки. – Ты… ты здесь? Ты… пришла? А я думал, ты уже…
– Думал, я уже сплю и никто тебе не помешает в моей постели с другой тискаться? – выдохнула Маришка. – Блудня! Блудня поганый!
Она закрыла лицо руками, сгорбилась, но тут же выпрямилась, пылая возмущением.
В это время между Ириной и Петром шла непрерывная, ожесточенная борьба за обладание одеялом, которое непонятным образом, может, со страху, вдруг уменьшилось в размерах, словно шагреневая кожа. Стоило Ирине натянуть его на себя, как обнажались мускулистые бедра Петра, а если одолевала грубая мужская сила, то все могли наблюдать, как дрожит от страха худое Иринино тело.
– Доска струганая, – с отвращением оценила Маришка ее стать и возмущенно обратилась в Петру: – Занозиться не боишься?
– Мариша! – простонал он, плюнув, наконец, на борьбу за одеяло. Вскочил, стыдливо прикрывшись горстью, метнулся к плавкам, натянул их на себя и, мгновенно почувствовав себя уверенней, ринулся к Маришке.
– Не подходи! – яростно выставила она ладонь. – Потаскун! Охальник! Пошел вон! Чтоб духу твоего здесь не было! Видеть тебя не хочу, чтоб у тебя отсохло все навеки! Чтоб у тебя невстаниха учинилась!
Петр споткнулся на полушаге, замер. Ужас мелькнул на красивом, загорелом лице. Петр собрал свою разбросанную одежду, прижал к груди и шаткой походкой двинулся к двери.
– Ну уж нет! – глумливо подбоченилась Маришка, застыв на пороге. – Как пришел, так и уходи, козлище бродячий. В окошко влез – в окошко и вылезешь. Нечего бабку пугать!
Но, видимо, бабу Ксеню уже успели напугать: снизу неслись какие-то странные рыдающие звуки.
– Ну! – недобро прищурилась Маришка. – Лети турманом! И чтоб утром духу твоего в Осьмаках не было!
Петр скрипнул зубами, но больше на Маришку даже не взглянул: подошел к окну, на котором болталась сорванная марля, и бросился всем телом вниз, в темноту, словно в глубокую воду.
Ирина испуганно взвизгнула. Маришка метнулась к окну, и на миг могло показаться, что в ней проснулась человечность, что она решила проверить, не валяется ли Петр под окном с переломанными костями… Однако напрасно было ждать снисхождения от разъяренной воительницы:
– Да чтоб тебе разлететься на все четыре стороны!
Вслед за этим Маришка напористо развернулась к Ирине, и та вжалась в скрипучие пружины своего греховного ложа.
– А ты… ты… Я за халатом пришла в свою же комнату, а тут…
– Да я не виновата! – взвизгнула Ирина. – Я спала, а он…
– Рассказывай! – уничтожающе хохотнула Маришка. – Эх, знала бы, какая ты, не стала бы тебя спасать! Мымра размалеванная! Думаешь, я не видела, как ты в машине голым задом по коленкам Петькиным елозила, как жалась к нему за столом? Не видишь разве – мужик пьяный в сиську, ему все равно, на кого вскочить!
Ирина робко пожала плечами. По ее мнению, Петр был вполне трезв, но возражать она не решилась – да и бесполезно было даже и пытаться прервать поток Маришкиного красноречия.
– Чего вытаращилась? Бесстыжие твои гляделки! Ох, испекла бы я тебе лепешечку во всю щеку, да боюсь, пришибу ненароком. Что, в городе хахалей мало осталось, сюда на промысел приехала? Мотай отсюда, немочь бледная!
Ирина, оглушенная количеством и качеством незаслуженных эпитетов, соскользнула с кровати и ощупью нашарила платье. Словно кнутом, ожгло вдруг мыслью, что станется, если возмущенная Маришка вдруг отнимет у нее свое платье.
Чтобы не дать разошедшейся Брунгильде сосредоточиться, Ирина сгребла босоножки в охапку и ринулась в дверь. Скатилась по кособокой лестничке, пронеслась через горницу, чая лишь одного: не встретиться с бабой Ксеней. Уж ее-то праведного гнева она не вынесет!
Повезло: баба Ксеня громко рыдала за занавеской, на диванчике.
Ирина вывалилась на крыльцо, скатилась по кривеньким ступенечкам и полетела к калитке, но выронила одну босоножку, потом вторую, начала подбирать их – да так и встала, растерянно озираясь, завороженная отнюдь не красотою летней ночи, а внезапно ударившим вопросом: куда идти?
Идти было совершенно некуда.
Стрелки на запястье мягко светились. Ого, половина третьего. Надо где-то затаиться до утра, пересидеть, а потом прошмыгнуть к дому этого местного патриарха, деда Никифора, успеть поговорить с ним, пока злобная Маришка не разнесет по деревне молву о непристойном поведении гостьи.
А при чем тут вообще она?! Совершенно непонятно, с чего Петра разобрало? Павел бросал на нее за ужином куда более горячие взгляды, скорее, ночью можно было ожидать его визита. Петр же был вежлив, очень любезен, но не более того.
Ирина нахмурилась. Куда все-таки податься?
Как всегда перед рассветом, налетел легкий ветерок, и порыв его принес пряный запах сена.
О, сеновал! Вот где можно отсидеться до утра! Там даже поспать можно. Судя по книгам, это ни с чем не сравнимое наслаждение!