Клад
Шрифт:
Но Брусков поверил вполне и на другой день потащил упиравшегося Сашу к Мазину, к которому относился с большим уважением как профессионалу и человеку принципиальному, хотя и довольно зашоренному подобно всем, кто носит мундир и погоны. Впрочем, ведомством в погонах Брусков не пренебрегал. В высоких сферах нравились его очерки, имел он грамоту, подписанную Щелоковым, именные часы, возил в машине рядом с аптечкой милицейскую фуражку, подаренную в одной из командировок, в кармане полуслужебное удостоверение, полезное в повседневной практике.
— Это, однако, черт-те что, Игорь Николаевич, — говорил он возмущенно Мазину. — Вы же лучше меня понимаете, что значит авторитет министерства. И Николай Анисимович не
Мазин выслушал внимательно и согласился. Хотя радио «Свобода» его волновало мало. За то они и доллары получают, чтобы «конфетки» делать. Другое мучило Мазина. Ничем его Брусков не удивил, к сожалению. Был он и без него наслышан. Но на этот раз, глядя на потерянного и подавленного Пашкова, решил сходить к генералу, хотя большой надежды, по правде, не питал, ибо состоял с шефом в отношениях ближе к официальным, чем доверительным.
Генерал был второй большой начальник за время службы Мазина. Первый, легендарный Дед, человек без юридического образования, да и вообще без высшего образования, связал себя с утро с подростковых лет и тогда же впитал на всю жизнь простую, но далеко не всем понятную истину: человек идет в милицию, чтобы бороться с преступниками. И он боролся. И чувствовал «своих» людей, его не отпугивали университетские значки, хотя в душе он и благоволил к практикам. Мазина Дед оценил сразу, еще в малых званиях, поощрял, и тот работал без оглядки, понимая, что делает дело нужное, а начальство это видит и ценит.
Но вот Деда «ушли». Сначала сверху пошел шепоток, что засиделся старик, да и без образования, да и при культе долго прослужил… Короче, новые времена, новые песни. И кадры росли новые, а им дорогу нужно уступать, чтобы, так сказать, не ослаблять поступательного движения. Короче, пошептались и «ушли», соблюдая проформу. Были и благодарственные речи, и призывы «не покидать строя на заслуженном отдыхе», и адреса в красных папках, на которые Дед поглядывал с мудрой тоской во взгляде. Потом он полил в последний раз цветы у себя в кабинете и ушел.
Новый генерал носил университетский ромб, но жуликов никогда не ловил, а выдвигался на ответственных работах и постах. Короче, никакой он был не генерал, а лишь высокопоставленный чиновник, для которого милицейская служба стала очередной ступенькой карьеры, на которую его приподняли, и он выполнял эту службу с той же заинтересованностью и активностью, с какой руководил бы легкой промышленностью или облоно. Был начальник неглуп, а в практике обхождения с людьми и потоньше Деда, погибче. Понимал он и Мазина, знал, что такие работники ему нужны, потому что одними приписками раскрываемость на уровне не удержишь, но видел, что и Мазин его понимает, и потому относился к нему так, как считал наиболее разумным, — работать не мешал, а с поощрениями и выдвижениями не спешил, предпочитая добродушно пошучивать насчет орлов-сыщиков. Бывал у него Мазин только по необходимости.
И на сей раз он появился на ковре по делу, которое счел необходимым. Генерал такого не ожидал, вначале удивился, а потом просто расстроился. Однако Мазина не оборвал, не сказал: «Не лезь не в свои дела», — а выслушал и покачал головой.
— Ах, Игорь Николаевич! Ну что вы за неугомонные люди, сыскари. Разве мало тебе бандитов, убийц, что ты еще в собственной избе сор ворошить хочешь? Это
— Вот и следует дать по рукам, чтобы дел поубавилось.
— Горячий ты человек. Да что ж, по-твоему, этот Денисенко — так звали офицера, угрожавшего Саше Пашкову, — преступник какой, а ты его выследил? Служака он, ну, недалекий, служит как умеет, мало ли у нас таких? Ему в руки акт, вот и напортачил, не разобрался.
— Какой же это акт?
— А он юрфак, как ты, не кончал. Он, между прочим, от станка, трудовым коллективом направлен.
— Избавиться от балласта хотели.
Генерал вздохнул про себя, как делают люди, в присутствии которых говорят об очевидном, однако не очень приличном.
— И так бывает. Но он мне рапорт написал. Литераторы эти, сам знаешь, с завихрениями, эмоций много. Думаю, конечно, дыма без огня не бывает, но ведь дым всего-то. Никто его пальцем не тронул. Зачем же огонь раздувать?
Мазин напрягся, преодолевая себя, приходилось идти на то, что ему было не по душе.
— Брусков, между прочим, вхож к Чурбанову.
Генерал сразу прислушался, не меняя выражения лица. О Чурбанове он, конечно, кое-что знал, в том числе и то, что самое небезгрешное начальство обязано и любит время от времени показывать себя с лучшей стороны. И Денисенко, ничтожный паразит при раймаговской кормушке, милицейская шестерка, — просто находка для наглядной назидательной демонстрации. Вот и пойдут склонять управление в министерстве.
Шеф взвесил.
— Этот фактор следует учесть. Информация важная. Репутацию коллектива ставить под удар нельзя. Спасибо, Игорь Николаевич, что общими делами болеешь, не замыкаешься в своем розыске. Говорят, в вашей службе больше всего психика деформируется?
— Нет, в конвойной.
— Ну, извини. С тобой-то все в порядке, я знаю.
Разговор закончился результативно, хотя и оставил осадок неприятный. Зато Саша был отмщен, что, по мнению Мазина, было справедливо. Казалось, «дело закрыто». Когда вдруг, как это нередко случается в жизни, оно получило неожиданное продолжение. Через несколько месяцев после инцидента Мазин, придя на работу, увидел на своем столе центральную газету, предупредительно развернутую на нужной полосе и с красной пометкой на полях.
«Что еще?» — подумал он и прежде всего прочитал помеченный абзац, в котором с удивлением обнаружил собственную фамилию.
Тогда он внимательно прочитал всю статью. Точнее, это была не статья, а развернутый отчет о состоявшемся в столице среднеазиатской республики всесоюзном совещании. Совещание ставило целью активизировать деятельность литераторов, пишущих на правовые темы. Присутствовало много важных лиц из министерства и видных писателей из руководства Союза. Доклад сделал первый заместитель министра. Он высоко оценил вклад литературы в общее дело, назвал Германа, Нилина и Адамова, чьи произведения о людях, несущих трудную службу на переднем крае, стали любимыми в нашей читающей стране, потом он, хотя и скромнее, отметил заслуги авторов нового поколения — братьев Вайнеров, Лавровых и еще некоторых, которые тоже завоевали популярность у читателей. Короче, сказано было об успехах в литературе весьма благожелательно, но высокое лицо не могло, разумеется, не высказать и несколько отеческих советов. Особенно оно призвало глубже изучать жизнь, потому что в жизни много подлинных героев, чьи имена и дела достойны быть замеченными мастерами художественного слова. Первый заместитель привел соответствующие примеры и фамилии. Среди них была и фамилия Мазина.