Кладбище для однокла$$ников (Сборник)

Дышев Сергей

Игорь услышал за дверью тихий шорох, вздрогнул, приподнялся, подошел к двери.

– Кто там? – спросил хрипло.

– Это я, открой, – послышался шепот.

Игорь узнал голос Ирины, повернул ключ в замке. Она быстро проскочила в комнату, закрыла за собой дверь.

– Что случилось? Где твой Виталий?

– Спит. Напился как свинья, теперь до утра будет дрыхнуть.

– Понятно. Нажрался как свинья, но наконец-то почувствовал себя человеком… Ты чего хромаешь?

– Он меня с лестницы столкнул. Я летела буквально

вверх тормашками. Негодяй!

– За что тебя так? – Игорь взял ее за руку выше локтя, и она отозвалась на этот знак близости, подалась к нему.

– За то, что пила с тобой шампанское, – прошептала она, и в голосе ее уже не слышалась обида. – Я проститутка, и пришла к тебе исполнить свою роль.

– И сколько же ты будешь стоить?

– О-о, слишком дорого: весь ты!

Он положил руку на ее упругое бедро, тихо привлек к себе. Ирина положила руки на его плечи. Игорь почувствовал ее трепет. Она улыбалась загадочно, глаза в полумраке ждали…

Сытая луна растворила, размазала по стенам комнаты холодные, осязаемо-влажные блики, в этом сумрачном свете и улыбка ее была сумрачной, ночной, изгиб губ – коварный, смеющийся, счастливо-опьяненный. Игорю вдруг захотелось коснуться их кончиками пальцев, чтобы почувствовать, действительно ли, реально ли это совершенство, не соткано ли оно собственным воображением или тем же лунным бликом. «Странно, что в темноте я вижу каждую черточку ее лица, каждую морщинку вокруг глаз». Она целовала его, ревниво следила за выражением его лица, усталого, задумчивого.

– Мне кажется, я вижу свет твоих глаз, – прошептал ей на ушко Игорь совершенно истертые банальные слова. Но сейчас они вовсе не казались такими, потому что произносились лишь для нее одной, – и потому были прекрасными и неповторимыми.

– Это потому что я кошка, а у кошек всегда светятся, – тоже шепотом ответила Ира.

Она тихонько засмеялась, Игорь стал целовать ее упругие губы: наконец она закрыла глаза и издала полувздох-полустон. Как бы с сожалением она отстранилась от него, подошла к окну, Игорь безотчетно шагнул за ней, осторожно положил руки на плечи.

– Подожди, – сказала она и отступила, Шевчук опустил руки, Ирина глядела в открытое окно и словно забыла об Игоре.

– Я кошка, которая гуляет сама по себе, – с тихой грустью произнесла Ира. – Вот к тебе пришла понарошку, ты меня не выгоняй, хорошо?

Шевчук молчал. Он никак не мог отделаться от ощущения, что все это происходит не сейчас, а лет девять-десять назад, когда он был счастлив лишь потому, что никому не был нужен, а весь мир, не поблекший и не отягченный грузом прожитого, целиком принадлежал ему.

Она осторожно распустила узелки на бретельках, и легкий сарафан с тихим шуршанием сполз на пол. Она перешагнула через него, потом такими же замедленными движениями освободилась от остального.

– А теперь ласкай и целуй меня, как тогда, – одними губами сказала Ирина.

– Дай

я сначала посмотрю на тебя.

Она повернулась боком к окну, и слабый свет вспыхнул на ее груди, маленьком круглом соске, она изогнулась, закинув руки за голову, лунный свет ласково лизнул ее целиком: от лодыжек до вздернутого носика.

«И зачем были нужны эти десять лет, если после них ничего не осталось, кроме этой случайной встречи, этой безумной сумасшедшей ночи…» – думал он, чувствуя грусть и теплый отсвет былого счастья.

– Ты все такая же, совсем-совсем не изменилась, – вдруг севшим голосом произнес он.

– А ты все такой же врунишка, и любишь морочить головы доверчивым женщинам…

Он подхватил ее на руки и почти не почувствовал ее веса. Она вскрикнула.

– Что? – испуганно спросил Игорь.

– Осторожно, нога.

– Прости…

Они отдались страсти, чувство охватило их и нашло забвение, оно лишило мыслей, разума, оставив лишь океан взаимного ощущения. Жажда и желание их были подобны долгой во времени вспышке, которая сжигает самое себя, и хоть обманчиво, но кажется бесконечной…

Потом, обессилевшие, они лежали; стояла такая тишина, что, наверное, можно было услышать, как падала на простыню капелька пота.

– Мне кажется, я слышу, как храпит Виталий, – весело и безмятежно сказала Ирина. – Я его иногда представляю слабым хлюпиком, хоть он и здоровый. Знаешь, такой истеричный хилый уродец, который со взвизгиванием бросается к своим маленьким гантелькам, истерично качает мышцы, тут же устает, потом с воплем опять бросается к гантелькам, дергается, щупает свои руки, крутится перед зеркалом, – с неосознанной чисто женской жестокостью рассказывала она.

– Ага… – размягченно отозвался Игорь и почему-то вспомнил слова Распорядителя о ролях.

– Не спи!

Она кинулась на него со смехом, крепко прижалась горячей грудью.

– Я грешница?

– Ты не можешь быть грешницей…

– А кто же я?

– Ты – мое возвратившееся воспоминание.

– Забери меня отсюда, навсегда. Слышишь, Шевчук? Я знаю, что нужна тебе. Я буду хорошей женой.

– Я ведь старый пьяница, Иришка. Ты бросишь меня через неделю…

– Неправда…

– Ну, через месяц.

– Все равно неправда.

– Правда. За эти годы я стал таким уродом, что противен самому себе. Ты чудесная женщина, ты найдешь себе хорошего парня… А мне на что-то надеяться слишком поздно.

Ира заплакала. Она села, опустила ноги на пол и уткнула лицо в ладони. Плечи ее вздрагивали, она всхлипывала.

– Ну, не реви, пожалуйста. – Шевчук погладил ее по голове, провел по чуть влажной спине, осторожно развернул лицом к себе, опустил судорожно прижатые ладони, погрузился в ее волосы, стал целовать мокрое, вдруг показавшееся таким дорогим и родным лицо. «Боже, – подумал он, – неужели еще что-то возможно…»