Кладбище слонов
Шрифт:
– Давай останемся здесь навсегда, несмотря на холод и шторма.
– Ты хочешь сказать...
– Что мы можем сойти на этой остановке.
– Понятно. Но...
– Но тебе этого не хочется? Тебе нравится этот великий розыгрыш?
Он отвернулся.
– Кажется, в ту ночь ты был прав.
– В какую ночь?
– Когда сказал, что нас дурачат. Что мы - последние люди на Земле, и пляшем перед пришельцами, которые наблюдают за нами по непостижимым для нас причинам. Кто мы, как не образы на экране осциллографа? Мне смертельно надоело быть предметом изучения.
Он
– Мне сейчас очень нравится в Круге, - сказал он.
– Поначалу я был к нему амбивалентен. Но несколько недель, то есть лет, тому назад я побывал на своем прежнем рабочем месте. Теперь там все иначе. Масштабнее. Совершеннее. И дело не в том, что там появились устройства, о которых пятьдесят-шестьдесят лет назад я даже мечтать не смел. Пока я там находился, меня не оставляло странное чувство... Я общался с малюткой Тенгом, главным технологом, который по части болтовни не уступит Юнгеру. Я не слушал его, а просто смотрел на все эти тандем-резервуары и узлы механизмов, и внезапно понял, что когда-нибудь в одном из этих корпусов, среди сумрака и блеска нержавеющей стали, из стекла, пластика и пляшущих электронов будет создано нечто. И это нечто будет таким прекрасным, что мне очень хотелось бы присутствовать при его рождении. Это было всего лишь предчувствие; я не назову его мистическим опытом или чем-нибудь в этом роде. Но если бы то мгновение осталось со мной навсегда... Как бы там ни было, Круг - это билет на спектакль, который я мечтаю посмотреть.
– Милый, в сердце человека живут ожидание и воспоминания, но не мгновения...
– Может быть, ты и права.
– Наклонясь над водой, Мур поцеловал кровь ее рта.
– "Verweile doch...
...du bist so schon..."
...Они танцевали...
...На Балу, завершающем все Балы...
Заявление Леоты Мэйсон и Элвина Мура ошеломило Круг, собравшийся в канун Рождества. После роскошного обеда и обмена яркими и дорогими безделушками погасли огни. Гигантская новогодняя елка, венчающая прозрачный пентхауз, сияла в каждой растаявшей снежинке на стекле потолка, словно Галактика в миниатюре.
Все часы Лондона показывали девять вечера.
– В Рождество - свадьба, в канун Крещения - развод, - сказал кто-то во тьме.
– Что они будут делать, если их вызовут на "бис"?
– шепотом сказал другой.
Кто-то захихикал, затем несколько голосов фальшиво и нестройно затянули рождественский гимн.
– Сегодня мы в центре внимания, - усмехнулся Мур.
– Когда мы с тобой танцевали в "Сундуке Дэви Джонса", они корчились и блевали на пол.
– Круг нынче не тот, что прежде, - заметил он.
– Совсем не тот. Сколько появилось новых лиц? Сколько исчезло знакомых? Куда уходят наши люди?
– На кладбище слонов?
– предположила она.
– Кто знает?
Мур продекламировал:
– "Сердце - это кладбище дворняг,
Скрывшихся от глаз живодера.
Там любовь покрыта смертью, как глазурью,
И псы сползаются туда околевать..."
– Это Юнгер?
– Да. Почему-то вспомнилось.
– Лучше бы не вспоминалось. Мне не нравится.
– Извини.
– А где сам
– спросил он, когда мрак рассеялся и люди встали с кресел.
– Наверное, возле чаши с пуншем. Или под столом.
– Под столом ему вроде бы рановато.
– Мур поежился.
– Между прочим, что мы здесь делаем? Почему ты потребовала, чтобы мы прилетели на этот Бал?
– Потому что сейчас - сезон милосердия и любви...
– И веры, и надежды, - с усмешкой подхватил он.
– На сантименты потянуло? Хорошо, я тоже буду сентиментален. Ведь это так приятно.
Он поднес к губам ее руку.
– Прекрати.
– Хорошо.
Он поцеловал ее в губы. Рядом кто-то захохотал.
Она покраснела, но не отстранилась.
– Решила выставить меня на посмешище?
– спросил он.
– И себя? Учти, я не остановлюсь на полпути. Объясни, зачем мы явились сюда и на весь мир заявили о своем уходе? Мы могли бы просто исчезнуть. Проспали бы до весны, а там...
– Нет. Я - женщина. Для меня Бал, последний в году и в жизни слишком большой соблазн. Мне хотелось надеть на палец твой подарок. Мне хотелось видеть их лица и знать, что в глубине души они нам завидуют. Нашей смелости и, быть может, нашему счастью.
– Ладно. Я пью за это. И за тебя.
– Он поднял и осушил бокал. В павильоне отсутствовал камин, куда можно было бы его красиво бросить, поэтому Мур поставил его на стол.
– Потанцуем? Я слышу музыку.
– Подожди. Посиди спокойно, выпей еще.
Когда все часы Лондона пробили одиннадцать, Леота поинтересовалась, где Юнгер.
– Ушел, - ответила ей стройная девушка с фиолетовыми волосами. Сразу после ужина. Наверное, несварение желудка.
– Она пожала плечами.
– А может, отправился на поиски "Глобуса".
Леота нахмурилась и взяла со стола бокал.
Потом они танцевали... Мур не видел павильона, по которому он двигался в танце, не замечал сотен безликих теней... Для него они были персонажами прочитанной и закрытой книги. Сейчас для него существовали только танец и женщина, которую он держал в объятьях.
"Я добился, чего хотел, - подумал он, - и, как прежде, хочу большего. Но я преодолею себя".
Стена павильона были облицованы зеркалами. В них кружились сотни Элвинов Муров и Леот Мэйсон. Так они кружились вот уже семьдесят с лишним лет, на всех Балах Круга: в "Небесном Приюте" среди тибетских снегов и в "Сундуке Дэви Джонса", на околоземной орбите и в плавучем дворце Канаяши, в пещерах Карлсбада и древнем дельфийском храме. Но этот рождественский Бал был для них последним. "Спокойной ночи, леди, спокойной ночи, леди..."
Леота молчала, прижимаясь к Муру. Ее дыхание обручем охватывало его шею.
"Спокойной ночи, спокойной ночи, спокойной ночи", - слышал он собственный голос.
Они ушли в полночь, с первыми ударами колоколов. Садясь в такси, Мур сказал водителю, что они устали и решили вернуться пораньше.
Они объехали стратокрейсер и высадились возле "Стрелы", на которой прилетели сюда. Ступая на пушистое белое руно, покрывающее взлетно-посадочную площадку, они приблизились к меньшему кораблю и поднялись по трапу.