Кладбище в шкафу
Шрифт:
– Ну что ж, а мои предки из Румынии. – Артур сделал таинственное лицо. – А вдруг у меня были родственники в Трансильвании? А вдруг у меня были родственники-вампиры? А вдруг я один из них?
Артур в шутку прикусил Дашу за шею, заставив девушку взвизгнуть.
– Прекрати, Арти! – Даша смеялась, а Артур всё продолжал её щекотать. – Сейчас нас точно кто-нибудь застукает!
– Занятия ещё идут, – ответил Артур, дотрагиваясь до Дашиной щеки. – В общежитии только мы. А вообще, ты дурно на меня влияешь, Голубева. Вот уже пары с тобой прогуливать начал.
– Тоже мне, прогульщик! – Девушка рассмеялась, сдёрнув с Артура
– Думаешь, я такой умный?
– Нет, ты просто ботаник! – Девушка нацепила очки на переносицу и показала Артуру язык.
– Ну и ладно. Зато я сильный и красивый.
Воронцов с улыбкой снял с Даши очки, водрузив их на привычное место, чтобы снова иметь возможность видеть девушку чётко. Даша расхохоталась и в шутку толкнула Артура в грудь.
– Ну и времена пошли! Раньше мужчины красоту своих дам воспевали, а теперь свою собственную!
– Ты же прекрасно знаешь, что ты самая красивая.
– Неужели?
– Самая-самая красивая…
Даша прильнула к губам Артура, и ему показалось, что земля уходит у него из-под ног.
Глава 8
Башня третьего общежития была одной из самых высоких, и с её крыши всегда открывался отличный вид, особенно теперь, весной, когда в окрестностях академии стало особенно живописно. Деревья окрасились в различные оттенки зелёного, нежные горные цветы пробивались на проталинах. Тучи, что часто сгущались над замком, то и дело разгонялись порывами ветра, уступая место скромным лучам апрельского солнца. Воды озера, в глубинах которого подводный народ – русалки и водяные, бывшие утопленники и утопленницы – жил своей загадочной и неведомой жизнью, были сапфирово-синими и очень холодными. Можно было увидеть и единорогов, что, пренебрегая непогодой, носились по окраине леса; в этом месяце они меняли свой мирный характер на более агрессивный и почти безрассудный. Природа проснулась, ожила после зимы, но сейчас никто не видел этой картины, так как единственный человек, стоявший на крыше, не смотрел вниз.
Игорь Воронцов наблюдал за сгущающимися над лесом тучами. Ветер усиливался, солнце проглядывало всё реже, небо темнело на глазах и редкие молнии резали горизонт. Ливень обещал быть сильным, собиралась гроза. Необычно для апреля.
Ветер, резким порывом растрепав чёрные волосы парня, взвыл раненным зверем и попытался сорвать с широких плеч третьекурсника толстовку, но Игорь лишь застегнул молнию и натянул на голову капюшон, всем своим видом послав стихию куда подальше.
Вдали снова вспыхнула молния, через несколько секунд послышался первый раскат грома. Игорь полной грудью вдохнул напряжённый воздух, чувствуя какой-то рок над собой; он не любил грозу, не любил эту зловещую тишину перед бурей – она наводила на тревожные мысли.
За спиной скрипнула дверь, ведущая на смотровую площадку башни. Приближались чьи-то шаги; Игорь узнал тяжёлую поступь, но сделал вид, что не заметил постороннего. Он не слишком-то жалел, что его уединение нарушили. По правде говоря, ему было плевать.
– Отличная погода, чтобы полетать. – Рома подошёл к Игорю и встал рядом.
– А ты разве захватил метлу? – Игорь продолжал смотреть вперёд, на чернеющее небо.
– Извини, не поместилась в
– Да так. Пытаюсь философски смотреть на жизнь. – Игорь криво улыбнулся другу и вновь обернулся в сторону леса.
На крыше воцарилось молчание. Ветер с силой хлестал по лицу, молнии сверкали чаще, раскаты грома следовали почти одновременно со вспышками. Первые большие капли дождя упали Игорю на лицо, холодные, как лёд. Парень вдруг осознал, насколько был прав Каратеев насчёт погоды.
– Тебя Белла искала. – Рома, наконец, нарушил молчание. Капли с красивым, мелодичным стуком падали на каменную площадку башни, на перила и на стоявших на крыше студентов. Сквозь шум дождя голос Ромы казался каким-то чужим, далёким и до смешного нелепым.
Ледяные капли падали всё быстрее, больно ударяясь о кожу. Толстовка промокла насквозь, спина и руки Игоря покрылись мурашками.
– Пойдём, – сказал Рома, потянув друга за рукав. – Я замёрз, как собака, уверен, что и ты тоже.
Воронцов позволил увести себя внутрь башни. В голове его было пусто, а тройничный нерв, давно, вроде бы пролеченный, вновь напомнил о своём существовании, коротко и резко ударив в обе челюсти справа, заставив стиснуть зубы от боли. С одежды и волос струились ручьи – Игорь чувствовал себя так, будто на него опрокинули ведро воды. Они с Ромой успели промокнуть до нитки, хоть и пробыли на дожде лишь пару минут.
Игорь скинул с головы мокрый капюшон, невольно застучав зубами от холода. Он вдруг подумал, что одежду можно просушить заклинанием, но сейчас он при всём желании не смог бы его вспомнить… да и желания особого не было. Ему не мешали мокрые следы, которые он оставлял на древних ступенях. На душе было необычайно паршиво, и внешнее состояние должно этому соответствовать.
– Знаешь, – глухо сказал Игорь и уселся на каменную ступеньку, – я не буду им мешать.
Рома остановился, повернулся лицом и сделал пару шагов назад.
– Я не буду мешать отношениям Даши и Артура, – пояснил Игорь, не дожидаясь расспросов. – Ничего не скажу Даше о… своих чувствах.
«Дебил. Самый настоящий дебил», – думал Игорь, наблюдая за тем, как с Ромы капает вода, разливаясь по полу небольшой лужицей. Вот зачем рассказал? Достаточно того, что он влюбился в подругу и струсил ей в этом признаться. Теперь он ещё и Романыча в свои проблемы впутывает. Глупо, Воронцов, глупо.
В сущности, всё было глупо. Так стараться быть для неё другом, самым близким человеком, на которого она всегда сможет рассчитывать, стараясь быть к ней ближе, чтобы потом, когда-нибудь. Всё выжидая удобного момента…
Он так и останется ей верным другом. Только другом, ведь умница-разумница братик впервые в жизни оказался впереди, отняв то, ради чего стоило жить.
– Если ты сейчас посмотришь на меня хоть с каплей сочувствия! – пригрозил Роме Игорь, но осёкся на полуслове. А если и посмотрит, то что? Что Игорь ему сделает? Воронцов вдруг почувствовал себя самым жалким существом на планете.
Рома плюхнулся рядом на ступеньку.
– Что изменится, если я тебе посочувствую? Ты встанешь и побежишь за ней? Скажешь всё, что хотел сказать ей с самой первой встречи?