Кладбище в шкафу
Шрифт:
В семье Голубевых Новый год всегда был днём особенным, но однообразным: весь день готовится праздничный ужин – всегда стандартный набор из селёдки под шубой, оливье и запечённой курицы, остальное вариабельно. Затем половина двенадцатого садились за стол к телевизору, слушали поздравление президента и в полном молчании загадывали желание под бой курантов – почему именно в молчании, Даша так и не поняла, но именно это было особенно важно для отца, который мог не на шутку разозлиться, если кто-то издавал хоть звук. Шампанское заменялось лимонадом – мать не одобряла спиртного в принципе. Поужинав, выходили во двор взорвать несколько петард и фейерверков. В два праздник обычно заканчивался, так как отец
Вспоминая свой дом в Петербурге, Даша вдруг улыбнулась – она представила себе лица родителей, если бы они вдруг увидели свою ненаглядную дочь в данный момент. Не сидит под новогодней ёлкой, распаковывая подарки – хотя, может, под ёлкой в общем зале и подарок имеется? – а валяется на кровати, боясь шевельнуть головой, чтобы не блевануть.
Интересно, родители хоть волнуются? Конечно, Даша послала им письмо с предупреждением о том, что не приедет, но мало ли. Отец наверняка разозлится – для него Новый год всегда был семейным праздником, – но отметить с ним ещё хоть одно торжество выше Дашиных сил! Уж лучше здесь сидеть с бодуна и пытаться вспомнить, что там вчера намешивал Игорь… Точно, Игорь!
Даша хлопнула себя по лбу, выбив из глаз солидное количество звёзд и со стоном обхватив голову. Что ж, она, конечно, обещала разбудить это похмельное чудовище, но перед этим ей самой просто необходимо проглотить пару обезболивающих пилюль.
Нашарив в ящике стола симпатичный пузырёк с сине-зелёными таблетками, и закинув в себя две штуки, девушка медленно сползла на прохладный пол и лежала так ещё минут пятнадцать, пока не почувствовала, что боль понемногу отходит на задний план, тошнота становится почти терпимой, а туман, обволакивающий мысли, рассеивается. Лишь после этого Даша аккуратно села, все ещё по инерции поддерживая голову.
Кот с грохотом спрыгнул на пол. Опасливо подошёл к своей хозяйке, понюхал протянутую ему руку и легонько прикусил палец, как бы отомстив, и одновременно показав, что не слишком сердится. Даша почесала рыжего возле крестца, улыбнулась, когда котяра пару раз смешно почавкал ртом. Потом достала сигарету из портсигара, запихала за ухо, встала на ноги. Как была – в пижамных штанах, в футболке и босиком – вышла на лестницу, периодически ругая путающегося между ног кота, и на ватных ногах и с подкатывающей к горлу тошнотой направилась к другу.
В комнате Игоря Даша никогда не была, хоть и знала, где та находится. Как-то не было нужды заваливаться в мужские апартаменты. Но сегодня существо, которое официально звалось Игорем Воронцовым, и которое наверняка будет страдать от похмелья ещё больше, чем сама Даша, ждало её в спальне, так что, кое-как спустившись на второй этаж, и дёрнув на себя дверь с табличкой «214», Даша оказалась внутри.
Рома рассказывал, как первого сентября двести девятого года – или две тысяче восьмого, как до сих пор продолжала считать Даша, – его и Игоря, тогда ещё бестолковых первокурсников, заселили в одну комнату. Игорь, по словам Ромы, ему не понравился – мрачный, угрюмый, неразговорчивый. Жизнерадостному и открытому Роме такой сосед был не по нутру, и он даже пытался переселиться, но комендант-домовой отказал – свободных комнат в тот момент не было, сказал подождать до следующего года. Рома смирился; хоть дружба и не задалась, парни, тем не менее, всё же соблюдали вежливость, не особо выходя за рамки привет/пока. Пока Рома не начал показывать себя лидером.
Учёба у него шла легко, общение с сокурсниками быстро наладилось, Соловьёв взял в команду вратарём, едва увидев парня на метле – Рома загордился, чувствуя своё превосходство. На соседа по комнате парень смотрел свысока, а потом и вовсе начал над ним
Игорь неудачником не был; коллективу он не особо доверял, но с большинством общался сносно, а вот Рома его откровенно бесил. Особенно если Игорь видел этот его фирменный взгляд под названием «Ах, бедный мальчик сейчас споткнётся об свои штаны!», направленный в его, Игоря, сторону. И если б Рома знал, что нервы у Воронцова ой, какие не железные, то оставил бы свои детсадовские подколы. Но Рома не знал.
Стоп-кран у Игоря сорвало после полёта на неволшебной метле: выйдя из больницы, он увидел, как Рома изображает его, прыгая по общему залу общаги верхом на венике и угорая . Окликнув соседа, Игорь пустил ему в лицо пару таких сглазов, что Рома отлетел к дальней стенке, стремительно обрастая седой бородой.
Рома неделю промаялся со старческой растительностью на лице, не помогал даже лекарь. А потом Игорь с ехидной улыбкой и фразой «Держи, дедуля» принёс парню заколдованную бритву, сказав, что она поможет. И хотя щетина на Ромином лице не росла ещё месяца четыре, седеть парень действительно перестал.
Как ни странно, после того случая Рома зауважал Игоря. Саркастические замечания плавно переросли сначала в подколы, потом в нормальные разговоры. Парни начали общаться чаще, лучше узнавая друг друга, находя общие интересы. Игорь открылся, социализировался, а Рома перестал считать себя самым крутым, зная, что отбитый псих Воронцов легко даст ему прикурить. К концу первого курса парни уже были лучшими друзьями, безоговорочно доверяя друг другу, и когда домовой первого сентября следующего учебного года предложил Роме новую комнату, тот отказался наотрез, так и оставшись в гадюшнике двести четырнадцатой, что вечно разводил Игорь.
Сейчас, когда Рома уехал на каникулы, Воронцов наслаждался одиночеством, что явно не шло ему на пользу – срач в комнате был невообразимый! Не было ни одного места, где бы что-нибудь да не валялось: всё завалено книжками, тетрадями, фантиками, бутылками, ингредиентами для зелий, железками, отдалённо напоминающими автомобильные запчасти, какими-то огрызками и даже осколками, когда-то, по-видимому, представлявшими собой вполне обычную кружку. Ящик стола сломан, но чинить его вряд ли кто-то собирался. Как, впрочем, и шкаф, что выплёвывал на пол вещи, вывалившиеся из-за сильно покосившейся двери. Но и среди этой помойки имелся островок почитания: в углу, почти не захламлённая, стояла новенькая скоростная метла – подарок от друзей ко дню рождения. Там же валялась спортивная куртка из драконьей кожи, синяя, с золотой цифрой «3» и фамилией «Воронцов», вышитыми на спине. И да – запах в комнате стоял такой, будто парни здесь пытались варить суп из грязных носков и дешёвого пива.
Даша подошла к окну и открыла форточку, по пути задев руку спящего на кровати Игоря, на что тот, впрочем, не обратил ровно никакого внимания, продолжая спать сном запойного бомжа и видеть не то что седьмой, а, наверное, уже тридцать третий сон. Девушка ухмыльнулась: это обтрёпанное создание ещё вчера было вполне симпатичным молодым человеком. Сейчас же парень лежал с головой под подушкой и приглушённо храпел. Он даже не потрудился толком раздеться – так и уснул в джинсах и в одном ботинке, свесив обутую ногу с края кровати. Правый рукав футболки находился на правом плече, на своём законном месте, а вот левый стянут и болтался где-то под шеей, обнажая спину и шрамы на ней, сродни тем, что ужаснули Дашу осенью, в больнице. Спина пестрила ими даже больше, чем грудь, как будто кто-то и когда-то искренне желал забить Воронцова арматурой.