Кладбище
Шрифт:
— Он бездельник. И тунеядец. — Судя по ее тону, речь снова идет о Трахнутом. — Он ничего не делает, никакой работы. Джеки вкалывал в папиной фирме как вол; он до сих пор ему помогает, когда папе не хватает рабочих рук, хотя Джеки занимается серфингом и всякими другими клёвыми вещами. А Трахнутый ничего не делает. Вообще!
— Ну, мне бы не хотелось сплетничать, но я о нем кое-что слышал. Кое-что нехорошее, — сообщаю я.
— Что ты слышал?
Прежде чем я успеваю ответить, ветер заворачивает рукав моей футболки, а Кит его поправляет.
— Это тоже осталось
— Что именно?
— У тебя шрам на плече. Я заметила, еще когда ты был одет гладиатором.
Я смотрю на Кит, пытаясь наскоро сообразить, насколько откровенным могу быть с ней. Возможность разговора по душам представляется мне не только реальной, но и довольно многообещающей. Конечно, хладнокровный, дальновидный, испытанный профессионал Майкл Форсайт ответил бы: «Да, это осталось у меня от той аварии» — и закрыл тему, но я знаю, что не сделаю этого. Я собираюсь одним прыжком преодолеть разделяющую нас ложь и сказать правду — маленькую часть правды. Я вручу Кит этот крошечный фрагмент настоящего меня и посмотрю, что она с ним будет делать. Отзовется ли она на мое доверие доверием и... молчанием?
— Нет, — говорю я, — это шрам от татуировки.
— От татуировки? А какая она была?
— Ты умеешь хранить тайны?
— Конечно! — отзывается Кит, пожалуй, слишком небрежно, чтобы мне это могло понравиться.
— Ты не должна рассказывать Трахнутому, — говорю я. — И вообще никому. Потому что меня могут неправильно понять.
— Обещаю, что не скажу, — отвечает она.
Слава богу, на этот раз ее голос звучит достаточно серьезно.
— В свое время я вытатуировал себе крылатую арфу. Это была эмблема нашего полка. Видишь ли, я почти одиннадцать месяцев служил в Британской армии, и наш полк назывался «Ирландские королевские рейнджеры». Сейчас его больше не существует, несколько лет назад полк расформировали и объединили с другой частью.
— Ты служил в Британской армии? — переспрашивает Кит.
— Да. Понимаешь, я долго был безработным, и никаких других вариантов у меня не осталось. В то время мне казалось, это неплохая идея, но вскоре выяснилось, что я и армия плохо сочетаемся друг с другом. В конце концов меня уволили по дисциплинарной статье с лишением всех прав и привилегий.
— Теперь я понимаю, почему ты не хочешь, чтобы Трахнутый об этом узнал, — произносит Кит без всякой интонации.
— Ты ему не скажешь?
— Конечно нет! — говорит она с негодованием. — Но если хочешь знать мое мнение, то лично меня это ничуть не беспокоит.
— Спасибо. И все равно пусть это остается тайной, хорошо? Честное слово, это мой единственный секрет!
— И все равно ничего в этом страшного нет. Ведь тогда ты был молодым и глупым и мог совершить что-то похуже. А армия — ерунда, — говорит она, и я чувствую, что такой ответ мне по душе.
Кит улыбается, и я спешу воспользоваться этой возможностью, чтобы легонько поцеловать ее в лоб.
— Сделай это еще раз! — просит она, мечтательно закрывая большие васильковые глаза.
Я целую ее в губы.
— Мне понравилось, — говорит она. — Я знаю, что
— Мне тоже, — говорю я. В глубине души я очень рад, что открыл ей что-то из своего настоящего прошлого. Сейчас моя работа заключается в том, чтобы лгать, но то, что происходит между мной и ею, не должно стать частью лжи. Я не стану использовать Кит, чтобы получить свой миллион. Эта девушка не имеет никакого отношения к игре, которую я веду.
Что, интересно, я в ней нашел?
Кит, бесспорно, очень красива, но дело не в этом.
Еще она сбившийся с пути, запутавшийся ребенок, но дело и не в этом тоже. Есть еще что-то.
Вероятно, все дело в чувстве сожаления, которое охватывает меня каждый раз, когда я смотрю на нее. В моей больной памяти.
Она слишком напоминает мне Бриджит — ту девушку, которую я потерял в пространстве и во времени несколько столетий назад.
Я не смог спасти Бриджит. Не смог помешать ей последовать за мной по дороге страданий, войны и мести. Я не смог помешать Бриджит забыть самое себя и превратиться в бесчувственную, внушающую ужас машину смерти. Я не сумел ее остановить, потому что сам толкнул Бриджит на этот гибельный путь. Это я убил человека, за которого она собиралась замуж, и, если Дэн Конелли прав, эта история еще не закончилась.
Сейчас я ничего не могу с этим поделать. Историю нельзя переписать наново, как кому нравится.
Но Кит...
Ее я могу спасти.
Я могу помешать ей сойти в ад.
И в моих силах нейтрализовать влияние двух зловещих звезд, взошедших на ее небосклоне.
Когда пробьет их час, я сумею найти способ вытащить Кит невредимой из этой архисложной ситуации и сделать так, чтобы она не пошла ко дну вместе с ними.
— Кит, мне... — начинаю я и замолкаю, не зная, что сказать дальше.
Она с легкостью находит нужные слова вместо меня.
— Я знаю, Шон, это неправильно, но сейчас мне хочется, чтобы ты... прикоснулся ко мне, — шепчет Кит.
Я просовываю руку ей под свитер, прикасаюсь к холодной коже ее живота и к маленьким, крепким грудям. Обнимаю ее, прижимаю к себе и целую.
— Медленнее! — говорит она.
Я держу Кит в объятиях и медленно целую, а мои руки скользят вниз по ее спине, поднимаются по бедрам и останавливаются между ногами. Она сразу напрягается, и я осторожно отодвигаю девушку от себя, но за мгновение до того, как выпустить ее совсем, я ощущаю где-то под сердцем такую острую боль, что оказываюсь не в силах и дальше сопротивляться тому, что росло во мне все это время.
— Ты нужна мне, — говорю я.
Кит трясет головой:
— Нет!
Я снова целую ее, и — боже мой! — я действительно хочу ее. Хочу прямо здесь, на песчаном берегу, под темным пасмурным небом. Для меня это означало бы очень многое, почти все. Это исцелило бы меня. Сделало бы целым. Разлучило бы с убийством, растворенным в моей крови и свербящим в кончиках пальцев. Мне необходимо отдать себя ей целиком, без остатка. Я хочу обнимать ее, быть внутри нее, соединиться с ней в одно. И я знаю, что ей я тоже необходим.