Клан – моё государство 3.
Шрифт:
– Ей там одной скучно, вот она тебя и кличет,- Борисович уселся к столу.- Корми, Сашка, а то ей-ей силы нужны. Что ты такой невесёлый?- заметив, что Сашка не в себе, спросил он.
– А-а,- Сашка махнул рукой неопределённо.
– Так ты слушай, что ведь интересно,- подсаживаясь, продолжил свою тему Панфутий.- Сон-то какой! Будто она на берегу бельё полощет, а я сзади зашёл и её по заднице хлещу…
– Да погодь ты, Панфутий, со своей бабой,- прервал его рассказ Борисович.- Не вишь, что ли? Саш, ты с битюгами поцапался никак?
– Нет, а надо бы,- ответил Сашка,
– Вона что!- воскликнул понимающе Панфутий.- Ясное дело, моя баба подождёт. Я ж те говорил,- обратился он к Борисовичу,- эти спорщики заведут, как Иван Сусанин, в дебри. Да, Санька?
– Месяц работы псу под хвост,- сказал Сашка.
– Ай-ай!- застонал Борисович, мотая головой.- Вот тебе, Панфутий, твой сон. Ты всё гадал, к чему это твоя баба задом стоит и повертаться не хочет. Теперь, почитай, опять долбить будем, как узбек ослицу в зад, эту горку. Вот те и сон.
– Санька, правда, что ль?- не поверил Панфутий.
– Треть.
– О, святые апостолы!- чертыхнулся Панфутий.- Где же вы были ироды проклятые. То-то я думаю: чего она и в самом деле ко мне гудком. Ты, Владислав,- он подтолкнул Борисовича в бок,- правду сказал, что Сашка приедет и сон расшифрует. Значит, мы все в дерьме по самую макушку. Ну, чего ты сидишь, глаза выкатил,- он ещё сильней толкнул Борисовича в бок,- ешь и пошли на смену. Нас это касается, мы тоже воняем. Сами напортачили, самим и колупаться,- и стал хлебать из миски борщ.
– На сколько метров сошли?- спросил Борисович у Сашки, представив, что придётся опять пробивать этот узкий ход, в котором не развернуться, от чего было не по себе.
– Метров сорок,- назвал Сашка расстояние.
– Ну, Пронька! Ну, деятель!- Борисович вздохнул и стал есть.- Ладно, что теперь собачиться, придётся завязать пупок, чтобы грыжа не вылезла. Поделом нам старым козлам.
Поев, они быстро облачились в спецовки и выскочили из домика. Минут через сорок появились двое со смены. Они сели и не задавая вопросов, стали ужинать. Сашка сидел за столом, но не ел. Было невмоготу. "Как сердце просило: не бери Проню в это дело? ан-нет, не послушал,- размышлял Сашка.- Его вины в том, что мимо кололи, конечно, прямой нет. Тут Матвеевича грех. Его вина. Случилось так из-за Прониной болтовни. Ох, уж эта безудержная словесность, как понос, ей-богу. В кровлю мы не влезем, она обрушится и задавит нас, тут Семёнович точно определил. Остаётся бить новый проход. Придётся лечь в три смены по восемь часов, трое человек на смене. Япошка и Патон не в счёт. С этого азиата там прока, как с козла молока, а Патону в этой норе не развернуться. Мои дедки по восемь потянут. Займёт это не меньше тридцати дней. Такие вот пироги спекла Панфутия жёнка, приходившая ему во сне". Сашка налил себе в кружку чай и стал пить в прикуску с сахаром и хлебом.
В этот момент в домик вошёл Мико Ваносику. Прошёл к столу и сев, сразу налил себе чай, он уже хорошо освоился с бытовавшими на промысле обычаями. Он был среднего роста, очень худой, от чего всё на нём висело мешком. Хлебнув, он произнёс на японском:
– Я не синекура. Я тоже буду стучать.
Мужики подхватили
Сашка и Ваносику остались вдвоём.
– Ты мне,- ответил ему Сашка тоже на японском,- условий не ставь. Это не проходит. Будешь работать согласно контракта. Ты приглашён сюда обогащать, а стучать, как ты выразился, не твоё дело. Ясно?
– Я буду стучать дополнительно,- настаивал упрямый японец.
– Где ты учился?- спросил Сашка.
– Токио. Ещё Массачусетс,- ответил Мико.- Почему спрашиваешь?
– Смотрю и думаю: сколько раз ты сможешь поднять кувалду и сколько ударов нанести. Раньше, наверное, кроме посадки риса в грязь ничем тяжёлым заниматься не приходилось? Или ты в рабочие хочешь?
– Александр-сан, я знаю, что вы русские любите шутить. Ещё только плохо понимаю, когда это происходит. Мне не приходилось бурить шпуры и закладывать заряды, но значения это не имеет. Я там должен смыть свой позор.
– Что-то мне Тоико Мико ничего не говорил о том, что у Ваносику есть жезл самурая и он посвящённый.
– Я не посвящённый, но стану им, иначе не стоит жить. И для этого мне надо долбить, я не могу не долбить, потому что это условие определённого качества.
– Кодекс кандидата в посвящённые?
– Да. Только не надо с этим шутить.
– Как ты себе это представляешь? Там места для двоих нет. Любой из нас сделает больше тебя в несколько раз.
– Разве вы тоже будете долбить?
– Буду.
– Это девять человек без господина Патона.
– Да, в три смены по три человека.
– Значит, я лишний. Я умру от стыда,- признался Ваносику.- Совсем.
– Твоей вины в произошедшем я не вижу. Проходка – не твой контракт. С тебя спроса нет.
– Так ведь я давал данные, по которым они шли,- не согласился Ваносику.
– Слушай, что я тебе скажу на будущее: ты притащил с собой аппаратуру, чтобы делать концентрат. Я не знаю, чему тебя учили, но ты тут именно для этого. Что тебе перерабатывать, моё дело найти.
– Так нельзя. Это невозможно.
– Ты будешь сепарировать то, что я тебе дам. Всё. И больше ни о чём не проси. Ты родственник Тоико Мико?
– Нет. Мой дядя был с ним дружен. Они вместе учились до войны. Дядя погиб в Нагасаки девятого августа. Все наши стали пеплом, остались только бабушка и моя мама. Ещё дочь Мико-сан.
– Ты сам проверялся? Тебе не досталось от бомбы янки какое-нибудь наследство?
– Проверялся. У меня нет, пока. Но мать и дочь Мико-сан умерли от рака. Они поехали в Нагасаки искать родственников на следующий день после взрыва, проникли через посты.
– Тебя били в школе?
– Били. Много. Я был маленьким и всё время отставал от остальных.
– Хорошо, я дам тебе работу, раз ты считаешь сам для себя, что есть вина и желаешь смыть позор. Только не в стволе.
– Я согласен. Какую?
– Будешь помогать Патону бурить канал. Он знает как и тебе всё объяснит. Большего я тебе предложить не могу.
– Это на сопке?
– Да. Тёплые вещи у тебя есть? Там холодно.
– Есть. Меня ребята снабдили. Сказали, чтобы я свои синтетические меха сунул в одно место.