Клан Пещерного Медведя

Ауэл Джин Мари Антинен

Эйла бросилась в лес, радуясь случаю уединиться. По дороге она смотрела по сторонам, но не мысли о снежноягоднике занимали ее. Шла она в неопределенном направлении и не заметила, как, двигаясь вдоль маленького ручья, оказалась на мшистом склоне. Неосознанно взобравшись наверх, она очутилась на своей горной лужайке. Эйла не была здесь с того дня, как ранила дикобраза.

Она села на берегу ручья и стала безотчетно бросать в воду камешки. День был холодным. Накануне в горах выпал снег, и земля меж деревьев покрылась толстым белым ковром. Воздух был прозрачен и, подобно сверкавшему крошечными кристалликами снегу, искрился на солнце, сияющем на бездонном лазурном небе. Но Эйлу не радовали

красоты зимнего пейзажа. Он наводил ее на мысли о том, что скорые холода загонят Клан в пещеру и до самой весны она не сможет избавиться от Бруда. Когда солнце поднялось выше, с веток посыпался снег.

Впереди ждали ее долгие зимние дни в пещере, где не было никакого спасения от Бруда, «Что бы я ни делала, – размышляла она, – как бы ни старалась, все напрасно. Что мне делать?» Вдруг ее взгляд упал на валявшуюся на земле истлевшую шкуру и кучку иголок – все, что осталось от раненого дикобраза. «Должно быть, он стал добычей гиены или росомахи, – подумала она и с горечью вспомнила день, когда подбила бедного зверька. – Лучше б мне никогда не брать в руки эту несчастную пращу. Креб пришел бы в ярость. А Бруд… Бруд, если бы узнал, не разозлился бы, а скорее обрадовался. Ему представился бы повод поколотить меня. Он был бы счастлив узнать. Но он не знает и ни за что не узнает». Сознание того, что она сделала нечто запретное, что давало ему полное право придраться к ней, о чем он не догадывался, неожиданно согрело ей душу. Она ощутила удовлетворение, подобное выполненной работе или удачно выпущенному камню из пращи.

Вспомнив о брошенной праще, она решила ее поднять. Полоска кожи промокла, хотя, к счастью, еще не успела сгнить. Держа в руках эластичный ремешок, она наслаждалась ощущением его мягкости. Переместившись в памяти ко дню, когда она первый раз взяла пращу в руки, она невольно расплылась в довольной улыбке: в тот день Бран обрушился на Бруда за то, что тот ударил Зуга, а молодой охотник не смел и пикнуть. Однако не одна она умела вывести его из себя.

«Но только на мне он может отыграться сполна, – с горечью отметила Эйла, – потому что я девочка. Бран не на шутку рассвирепел, когда Бруд ударил Зуга. А меня он бьет, когда ему заблагорассудится, и Брану хоть бы хны. Нет, все-таки это несправедливо, – заключила она. – Иза говорила, что Бран дал Бруду нагоняй и запретил меня бить, и тот не стал этого делать, когда Бран рядом. Оставит он меня когда-нибудь в покое, или так будет продолжаться всегда?»

Она поднимала камешки и бросала их в воду. И между делом бессознательно заправила один из них в пращу. Улыбнулась, приметила на ветке единственный неопавший листок, прицелилась и выпустила камень. Когда тот сбил листок, она ощутила сладкое чувство удовлетворения. После чего собрала несколько камней и пошла к середине лужайки, где продолжила стрельбу по мишени. «Я могу попасть куда захочу, – подумала она и неожиданно нахмурилась. – Какой от этого толк? Я никогда не стреляла по движущейся цели. Дикобраз не в счет – он почти стоял на месте. Я даже не знаю, выйдет ли это у меня. А если я научусь охотиться по-настоящему, какой от этого толк? Я не смогу ничего принести с собой в пещеру. Моя добыча пойдет на прокорм волка или гиены, а эти воры и так крадут нашу пищу».

Для Клана мясо было жизненно необходимо, поэтому людям приходилось постоянно проявлять бдительность по отношению к хищникам – большим кошкам, волкам и гиенам и прочим. Порой они успевали украсть из-под носа охотников убитое животное. Даже когда мясо вялили или, заготавливая к зиме, рубили на куски, в любой момент могла подкрасться гиена или трусливая росомаха. Поэтому подкармливать своей добычей хищников Эйла решительно отказалась.

«Бран не позволил мне даже принести

в пещеру раненого волчонка. А сколько их перебили наши охотники, хотя шкуры нам были совсем не нужны? От хищников нам только беды. – Она недолго размышляла над этой мыслью, на смену пришла другая: – Этих хищников можно убивать из пращи, за исключением крупных. Помнится, Зуг говорил об этом Ворну. Он говорил, что лучше применить пращу, тогда не нужно будет подходить к ним близко».

Эйла вспомнила, как Зуг превозносил достоинства оружия, которым сам владел мастерски. Действительно, охотник с пращой находился на безопасном расстоянии от страшных когтей и клыков, но Зуг забыл упомянуть, что в случае промаха он оказывался безоружным один на один с волком или рысью. Правда, охотник подчеркнул, что охотиться на более крупное зверье неразумно.

«А что, если я стану охотиться только на плотоядных? Мы не едим их мяса, поэтому для нас это не станет ущербом, – размышляла она, – пусть даже, в конечном счете, с ними разделаются стервятники. Ведь охотники так и поступают.

О чем это я? – Эйла потрясла головой, стараясь отделаться от недозволенной мысли. – Ведь я же будущая женщина, мне не положено охотиться, не положено даже касаться оружия. Но я умею стрелять из пращи! Несмотря на то, что мне этого делать нельзя, – с гордостью отметила она, – из этого может выйти прок. Если я буду убивать росомах, лис или этих паршивых гиен, они перестанут красть наше мясо. Подстрелю-ка я какую-нибудь гадину, а там поглядим, что из этого выйдет…» – И Эйла вообразила, что расправляется с хитрым зверем.

Все лето она тренировалась в стрельбе из пращи, и, хотя это была всего лишь игра, она знала, что истинная цель любого оружия не шест, не ветка и не скала, а живая мишень. Ей требовался новый вызов. А без него интерес к этому занятию у нее стал охладевать. Спустя много веков, когда на земле появится развитая цивилизация и людям не придется охотиться, чтобы выжить, зародится дух состязания во имя самого состязания. В Клане состязание было искусством выживания.

Хотя Эйла не могла открыть для себя истинную причину своего интереса, ей было горько расставаться с любимым занятием, и она мучительно искала, где бы применить его. Ей нравилось развивать в себе ловкость и координацию рук и глаз, а более всего она гордилась тем, что научилась всему сама. Девочке требовались новые, более крупные достижения, предоставить которые могла только охота, но для этого Эйле необходимо было подыскать вескую причину.

С самого начала обучения стрельбе Эйла воображала, как однажды вернется в Клан с добычей и как раскроются глаза соплеменников, увидев, что она принесла с собой. Но случай с дикобразом дал ей понять, что такое вряд ли возможно. Эйла не могла принести убитое ею животное и похвастаться удалью. Она была девчонкой, а им охотиться не положено. Девочка понимала, что, убивая соперников Клана по охоте, она будет делать достойное дело, пусть даже о нем никто не узнает, и у нее появится веская причина совершенствовать свое мастерство.

Чем больше Эйла думала об этом, тем больше убеждалась, что нашла верное решение, но, тем не менее, у нее оставалось чувство вины.

Она мучилась угрызениями совести. Иза с Кребом ей столько раз говорили, что женщине нельзя трогать оружие. «Но я не просто его трогала, – думала она, – я из него стреляла. Это очень дурно. А охотиться из него, верно, и того хуже?» Борясь с противоречивыми чувствами, она взглянула на пращу и неожиданно приняла решение.

– Я буду! Буду это делать! Я научусь охотиться! Но буду убивать только хищников! – выразительно произнесла она, для убедительности подкрепляя решение жестами. Вспыхнув от возбуждения, она помчалась к ручью собирать камни.