Клара д'Элебез или История девушки былого времени
Шрифт:
Но девушки не удивляются молчанию Клары, зная ее многие странности. Рядом корзинка с виноградом, тщательно уложенным Гертрудой. Мать принесла ее вчера, но Клара не дотронулась до лакомства. Она нелюдима, как больной звереныш.
Она подымается, только когда колокольчик зовет всех в класс.
— Дитя мое, — говорит как будто случайно проходящая настоятельница, — если вы больны, не надо себя переутомлять. Вы всегда прекрасно учились, но за последние дни все замечают в вас перемену. Вы больны?
— Я немного устала. Но это ничего…
— В таком
Клара д'Элебез входит в класс, где ее подруги уж работают. Гусиные перья скрипят на тетрадках, тщательно наклоненных вправо. Девочки пишут, склонив голову на правое плечо и высунув кончик языка.
Клара д'Элебез подымает крышку парты и долго держит ее открытой, подставив линейку. Из-под книг вытаскивает она письмо дяди Иоахима и с лицом, отупевшим от муки, перечитывает в сотый раз конец:
«Да, я остаюсь одиноким на сей земле, с раскаяньем и томленьями, ибо не оставили вы моему одиночеству даже грустного плода наших объятий»…
О, страшная мысль три дня уж пытает детское сердце! Я беременна, я должна быть беременной, сказала она себе третьего дня, перечитывая это письмо. И сейчас она упорно повторяет это. Она почувствовала невралгические боли и вдруг мысль безмерная явилась… «грустного плода наших объятий».
Тогда сказала себе Клара: от объятий рождаются дети. Это от объятий стала беременной несчастная Лаура? Ах! Если б я знала это!…
Какое преступное безумье овладело моей душой, когда я страстно обняла Рожера?
Да, но ведь папа меня часто обнимал. Но конечно… Бог не позволяет иметь детей ни от отца, ни от братьев… А от кузенов? Ведь за них можно выйти замуж… Значит…
С этого дня началась для Клары медленная агония. Столь велико было ее неведение, что даже самые очевидные доказательства не разубеждали ее. Мать приходила к ней, пробовала расспрашивать о болезни, но напрасно. Клара д'Элебез провела дома десять дней, но жизнерадостность не возвращалась к ней. Она даже начала просится обратно в монастырь. Больная бродила одна по чердакам, где играла когда-то в детстве. У отца копошилась где-то мысль о страшном безумии многих из рода д'Элебез, но он старался отделаться от этих догадок.
Унылая девушка одна бродит по холодным коридорам монастыря, куда она снова вернулась. В жару и в тоске она даже перестала чувствовать невралгические боли.
Раз ночью ей показалось, что младенец шевелится в ее девичьем животе. Вскочив с кровати, она сразу вспомнила голос, говоривший ей во сне, как раз в утро страшной охоты: «Вот приходит время твоей беременности!» Это было божественное предостережение, подумала она. А я! Я не послушалась! Все потеряно! Все кончено! О, зачем я родилась, зачем я не животное, не бедная
Часто мысли Клары останавливаются на ребенке, рожденном ее печальной невинностью. Ах, она уже любит его! Это его сын, сын любимого. Что сказал бы Рожер, если б он знал обо всем? Написать ему? О, нет! Какой позор! Но когда он узнает страшную правду — будет ли дуэль, как между дядей Иоахимом и братом Лауры? Рожер — выстрелит ли он? Неужели он ослепит папочку? И тогда?… Нет, все это слишком ужасно!…
И каждый день новый кошмар, каждую ночь новая смерть. Даже и не смерть, а нечто более ужасное, чем жизнь.
Раз господа д'Элебез и Фошерез едут вместе в монастырь навестит дочерей. Они прибегают — одна зачахшая, бледная, другая — здоровая и веселая. Через четверть часа господин Фошерез, отослав Лию, обращается к Кларе д'Элебез:
— Вы больны, дитя? Скажите? Чем вы страдаете?
О, как хотелось бы ей признаться в своем преступлении! Но стыд удерживает ее. Перед другим врачом, быть может в слезах, повинилась бы она в своей несуществующей вине. Но перед этим нет! Никогда! Перед отцом Рожера!… Рожер не виноват… Она одна отвечает за совершенное Непреодолимый стыд удерживает ее… Она отвечает:.
— Я не страдаю… У меня лихорадка…
Мужчины уходят. За оградой монастыря господин д'Элебез не выдерживает и плачет.
— Успокойтесь, мой бедный друг, — говорит господин Фошерез, — у девушек бывают нервные заболевания, которые исчезают же неожиданно, как появляются. Я не думаю, что это опасно… Девочка она сильная… родители здоровые. Я никогда не слышал, чтоб в семье д'Элебез или д'Этан были нервные больные.
При этих словах, бессознательно жестоких, господин д'Элебез весь передергивается.
— Мой дорогой Фошерез… — говорит он.
И замолкает, не сделав ужасного признания.
— Девочка просто очень нервна, — продолжает господин Фошерез, — но ничего опасного…
Клару д'Элебез заботливо лечат. В монастыре, где она всегда была любимицей, ей не отказывают ни в чем. Чтоб не возбуждать ее, духовник освободил ее от всех религиозных обязанностей. Воскресная служба — и только. Она не должна теперь каждые две недели исповедываться. Старый священник знал душу девушки и понимал, сколь мучительным может быть в таком состоянии час исповеди.
Но Клара д'Элебез, сначала втайне обрадовавшаяся этому, потом заволновалась.
Неужели мои намерения столь ужасны, что я не могу их поведать даже духовнику?
Пытки возобновлялись или, вернее, не прекращались. Ей часто кажется, что она сидит на колодце у заколоченного дома, что павлины висят над нею и солнце жжет голову.
— Он родится голым, — говорит она сама себе. — У младенца Христа была хоть солома…
И в то время как нежно думает Клара о рожденном Младенце, в ее душе подымается глухая злоба против Господа. — Он недобрый, — восклицает она. И тотчас, испуганная своим богохульством, смиряется и долго молится.