Клара и тень
Шрифт:
На улице действительно шел дождь: мощный летний ливень, который обещали по телевизору. При других обстоятельствах она бегом бросилась бы к стоянке, но сейчас предпочла медленно пройтись под низвергавшимся с неба потопом с сумкой на плече. Она чувствовала, что спортивный костюм облепляет ее, как мокрая простыня, а с берета на голове струится вода, но ощущение не было неприятным. Более того – ей хотелось окунуться в бриллианты ледяной воды.
«Самое жесткое и рискованное.
А если это ловушка? Иногда такое бывало. Тебя нанимали, назвавшись представителями великого мэтра, вывозили из страны и заставляли участвовать в грязном искусстве. Нет, вряд ли. Кроме того, если бы даже так – она бы рискнула. Быть произведением искусства – значит идти на любой риск, на любую жертву. Разочарование пугало Клару больше, чем опасность. Она была согласна на любую ловушку, кроме ловушки посредственности.
«Самое жесткое и рискованное. Самое важное и сложное».
Вдруг ей показалось, будто ее тело – расплавленная свеча. Она подумала, что плавится, сливаясь с дождем. Посмотрела на ноги – и поняла. Она забыла, что все еще окрашена, а вода смываете нее краску. По улице следом за ней струился неровный белый ручеек, извилистый молочный поток, стекавший с ее спортивного костюма на мостовую Веласкеса, ручей, который дождь тщательно стирал со свирепой точностью художника-пуантилиста. Белый, белый, белый.
Шаг за шагом, омытая водой, Клара темнела.
Красный. Доминировал красный цвет. Красный, как месиво смятых маков. Мисс Вуд сняла очки, чтобы разглядеть фотографии.
– Мы нашли ее сегодня утром в леске около Винервальда, – пояснил полицейский, – в часе езды от Вены. Нам позвонили два любителя орнитологии, изучавшие крики сов. Ну, на самом деле они позвонили в обычную полицию, а лейтенант-полковник Хаддл позвонил нам. Так всегда бывает.
Пока полицейский говорил, Босх передавал мисс Вуд фотографии. На них была трава, стволы буков и какие-то цветы, на удивление – была даже мухоловка, сидевшая на траве рядом с изорванной в клочья розоватой блузкой. Но все было красное, даже торчавшая из-за дерева туфля в форме плюшевого мишки. Мордочка мишки улыбалась.
– Эти клочья кругом… – сказала мисс Вуд.
Стол был огромным, и сидящий напротив Вуд полицейский не мог видеть, на что она показывает, но прекрасно знал, о чем речь.
– Это одежда.
– Почему она так изорвана и перепачкана кровью?
– Да, хорошее замечание. Это первое, что нас заинтриговало. Но мы нашли остатки ткани в ранах. Вывод прост: он разрезал ее одетой, а потом сорвал остатки.
– Почему?
Полицейский неопределенно пожал плечами:
– Возможно, изнасилование. Но доказательств мы
– Ее… ее как будто показывают, правда? Разложена, чтобы ее фотографировали.
– Вы нашли ее именно так? – спросил Босх у полицейского.
– Да, лицом вверх, с раскинутыми руками и ногами.
– Он не снял этикетки, – показал Босх мисс Вуд.
– Да вижу, – откликнулась мисс Вуд. – Этикетки трудно сломать, но приспособление, которым нанесены раны, могло разрезать их, как бумагу. Уже определили, чем он пользовался?
– Что бы это ни было, ясно одно: это дело электроники, – ответил полицейский. – Думаем, хирургический трепан или какая-то автоматическая пила. Каждая рана – глубокий ровный разрез. – Он протянул руку через стол и кончиком карандаша указал на одну из ближайших к нему фотографий. – Всего их десять: два на лице, два на груди, два на животе, по одному на каждом бедре и два на спине. Восемь из них перекрещиваются. Таким образом, всего четыре креста. Порезы на бедрах представляют собой вертикальные линии. Только не спрашивайте меня почему.
– Смерть наступила от ран?
– Вероятно, да. Я уже говорил, мы ждем отчета мед…
– Есть какие-то предположения о времени смерти?
– Принимая во внимание состояние тела, мы думаем, что все произошло в ту самую среду, ночью, через несколько часов после того, как ее увезли на фургоне.
Двумя пальцами левой руки мисс Вуд держала черные очки. Она осторожно коснулась ими руки Босха.
– На мой взгляд, вокруг слишком мало крови. Что скажешь?
– Я как раз об этом думал.
– Так и есть, – кивнул полицейский. – Он сделал это не там. Вероятно, разрезал ее в фургоне. Возможно, использовал какое-то снотворное, потому что на теле нет следов борьбы или отпечатков от веревок. Потом он перетащил ее туда и оставил на траве.
– И на свежем воздухе стал сдирать с нее одежду, – заметила Вуд, – рискуя, что орнитологи-любители надумают изучать сов на ночь раньше.
– Да, странно, не так ли? Но, как я уже сказал, поведение этих…
– Понятно, – перебила она, снова надевая очки. Они были марки «Рэй-Бэн», в золоченой оправе, с абсолютно черными стеклами. Полицейскому казалось невероятным, что мисс Вуд вообще что-то в них видит в красноватой темноте кабинета. Отражаясь в стеклах очков, красный эллипс стола раздваивался на кровавые лагуны. – Инспектор, можно нам теперь прослушать запись?
– Конечно.
Полицейский склонился к кожаному чемодану. Когда он выпрямился, в руках у него был диктофон. Он поставил диктофон рядом с фотографиями, будто это просто сувенир, привезенный из турпоездки.