Клара и тень

Сомоса Хосе Карлос

Мисс Вуд и Босх молча кивнули. Они тоже имели в виду это обстоятельство. Более того, они работали намного быстрее австрийской полиции: Босх знал, что в этот момент десять групп агентов служб безопасности разыскивают Диаса по всей Европе. Но им нужна была помощь местной полиции, любое подкрепление дорого.

– Что касается семьи жертвы… – начал Браун и, замявшись, посмотрел на Босха.

– У нее только мать, но она в командировке. Мы запросили разрешение лично сообщить ей о случившемся. Да, кстати, полагаю, мы можем оставить себе фотографии и запись, не так ли?

– Именно так. Это копии для вас.

– Спасибо. Хотите еще кофе?

Браун ответил не сразу. Он засмотрелся на молча вошедшую в

комнату служанку. Это была смуглая девушка в длинном красном платье, с серебристым кофейником на подносе, та же, что подала ему кофе и в первый раз. Ее лицо нельзя было назвать необычным или чрезвычайно красивым, но в ней было нечто,чему Браун не мог дать определение. Покачивание, заученный ритм, незаметные жесты тайной балерины. Браун знал о существовании живых украшений и домашней утвари и знал, что они запрещены, но эта девушка держалась на грани законности. В ее внешнем виде и в поведении не было ничего преступного, и все то, что, глядя на нее, представлял себе Браун, могло существовать лишь в его голове. Он согласился на кофе и смотрел, как девушка густой дымящейся дугой наливает ему в чашку мокко. Как и в прошлый раз, он подумал, что она босая, но не мог этого проверить из-за длинного платья и царившей в комнате темноты. От нее исходили волны духов.

Ни Босх, ни мисс Вуд кофе не захотели. Служанка развернулась. Послышался шелест платья об ее ноги. Дверь открылась и закрылась. Браун смотрел на нее еще мгновение. Потом заморгал и вернулся к действительности.

– Мы очень благодарны вам за содействие австрийской полиции, инспектор Браун, – говорил ему Босх. Он уже собрал все фотографии со стола (эллипса красного лака, имитирующего палитру художника) и доставал кассету из диктофона.

– Я лишь выполнил свой долг, – произнес Браун. – Руководство приказало мне прибыть в музей и обо всем вас информировать – так я и сделал.

– Вы, наверное, думаете, что ситуация несколько необычна, и мы вполне вас понимаем.

– «Необычна» – это мягко сказано, – усмехнулся Браун, пытаясь придать фразе оттенок цинизма. – Во-первых, в правила нашего департамента не входит утаивать от газет информацию о деятельности потенциального психопата. Завтра в лесу может появиться тело еще одной девочки, и у нас возникнут серьезные проблемы.

– Понимаю, – кивнул Босх.

– Во-вторых, не в правилах полиции – по крайней мере полиции этой страны – раскрывать таким частным лицам, как вы, детали, непосредственно связанные с расследованием. Обычно мы не сотрудничаем с частными агентствами безопасности, тем более – до такой степени.

Снова кивок.

– Но… – Браун развел руками в жесте, который, казалось, означал: «Мне приказали прийти и вас информировать, и я это делаю». – В общем, я в вашем распоряжении, – добавил он.

Ему не хотелось демонстрировать недовольство, но он ничего не мог с собой поделать. Утром ему не меньше пяти раз звонили из разных департаментов, все выше и выше вздымавшихся по политической лестнице. Последний звонок был от высокопоставленной особы из Министерства внутренних дел, имя которой никогда не появлялось на страницах газет. Ему посоветовали обязательно прийти на встречу в «Музеумсквартир» и предоставить в распоряжение Вуд и Босха всю возможную информацию и помощь. Было очевидно, что у Фонда ван Тисха обширные и сложные механизмы влияния.

– Ваш кофе, – указывая на чашку, произнес Босх. – Он остынет.

– Спасибо.

На самом деле кофе Брауну больше не хотелось. Но из вежливости он взял чашку и притворно пригубил напиток. Пока сидевшие перед ним обменивались банальными фразами, он занялся их изучением. Мужчина по имени Босх нравился ему гораздо больше, чем женщина. Браун дал ему около пятидесяти лет. На вид – серьезный человек с блестящей лысиной в обрамлении

седых волос, с благородными чертами лица. Кроме того, в начале разговора он признался Брауну, что в молодости работал на голландскую полицию, так что они практически были коллегами. Но мисс Вуд – совсем из другого теста. Выглядела она молодо, лет на двадцать пять – тридцать. Гладкие черные волосы, стрижка а-ля гарсон, идеальный пробор справа. Костлявое тело ламинировано платьем на бретельках, с шеи свешивается красный бедж отдела безопасности Фонда ван Тисха. Все остальное – тонна макияжа и абсурдные черные очки. В отличие от своего коллеги Вуд никогда не улыбалась и говорила так, будто все вокруг находятся у нее в услужении. Браун посочувствовал Босху, что тому приходится ее выносить.

Внезапно у Феликса Брауна возникло странное ощущение. Чуть ли не раздвоение личности. Он увидел, как сидит в этой освещенной красными лампами и украшенной фотографией двух людей, вдавленных в стеклянный куб, комнате, перед красным столом в форме палитры художника, с этими двумя экстравагантными типами, а прислуживает ему служанка с внешностью одалиски, а перед этим он смотрел выставку голых раскрашенных молодых людей, пахнувших разными ароматами, и едва смог понять, какого черта здесь делает он, инспектор из отдела убийств. Он также не очень понимал, каким образом все это связано с происшедшим. Истерзанное тело, которое они нашли на рассвете в Винервальле, принадлежало бедной четырнадцатилетней девочке, убитой дичайшим способом – один из худших случаев садизма, виденных Брауном. Какова связь между этим убийством и красным кабинетом, одалиской, двумя смехотворными типами и музеем?

– Вообще-то, – произнес он, и перемена его интонации заставила женщину с мужчиной прервать разговор и посмотреть на него, – я еще не очень понял, какова ваша роль в этом деле, разве только что вы возглавляете службу безопасности, где работал подозреваемый. Совершено жуткое преступление, и его расследование – дело исключительно полиции.

– Инспектор, вы знаете, что такое гипердраматическое искусство? – внезапно спросила мисс Вуд.

– Кто же не знает? – ответил Браун. – Я только что посетил выставку «Цветы». А мой двоюродный брат купил себе книгу для начинающих живописцев. Он хочет практиковаться на всех нас и каждый раз, как я прихожу к нему в гости, просит, чтобы я был моделью…

Босх засмеялся вместе с Брауном, но серьезность мисс Вуд осталась неизменной.

– Дайте определение, – попросила она.

– Определение?

– Да. Что такое, на ваш взгляд, ГД-искусство?

«Что еще она задумала?» – недоумевал Браун. Эта женщина его нервировала. Он поправил узел галстука и кашлянул, оглядываясь вокруг, будто ища по углам красноватой комнаты правильные слова.

– Можно сказать, что это люди, которые стоят неподвижно, а все остальные говорят, что они – картины, так? – ответил он.

Его ирония не вызвала у женщины никакой реакции.

– Как раз наоборот, – возразила Вуд. И впервые улыбнулась. Самой неприятной улыбкой, какую Браун когда-либо видел. – Это картины, которые иногда движутся и кажутся людьми. Дело не в терминологии, а в точке зрения, и это – наша точка зрения в Фонде. – Голос у мисс Вуд был ледяной, точно каким-то загадочным образом каждое ее слово было скрытой угрозой. – Фонд берет на себя охрану и администрирование произведений Бруно ван Тисха по всему миру, а я возглавляю отдел безопасности. Моя задача и задача моего сотрудника, господина Лотара Босха, заключается в том, чтобы не допустить повреждения полотен ван Тисха. А Аннек Холлех была картиной, стоимость которой намного превышала все наши оклады и пенсии вместе взятые, инспектор. Она называлась «Падение цветов» и была оригиналом Бруно ван Тисха, ее считали одной из величайших картин современной живописи, и она уничтожена.