Классическая проза Дальнего Востока
Шрифт:
Начальник уезда велел его арестовать и стал допрашивать, но У свою вину упорно отрицал. Однако его заковали в тяжелые колодки и делу дали окончательный ход. Пошли ходить бумаги, то критикующие, то разъясняющие, но, пройдя инстанций с десять, все-таки иного суждения не выработали.
У решил, что ему придется умереть, и велел жене истратить все, что у них есть, на помощь его одинокой душе. Тем, кто явится к воротам дома и произнесет "Будда" тысячу раз, он велел давать теплые штаны, а тем, кто дойдет до десяти тысяч, - теплый халат. И вот у дома У стал толпиться
У тайно подкупил одного из тюремных смотрителей, велев ему приобрести яду, но в ту же ночь он видит во сне какое-то божество, обратившееся к нему со следующими словами:
– Не умирай! Тогда было несчастие извне, а теперь будет удача внутри.
Уснул еще раз - и опять те же речи. Тогда У своего намерения покончить с собой не осуществил.
Вскоре после этого прибыл на должность начальника почтеннейший Чжоу Юань-лян. При регистрации уголовных преступников он дошел до дела У и, по-видимому, над чем-то задумался.
– Вот тут, - спросил он, - некий У убил человека... А какое тому было заслуживающее доверия свидетельство?
Позвали Фаня (сына). Тот сказал, что веер - вот доказательство. Начальник стал внимательно разглядывать веер.
– А кто такой этот Ван Чэн?
– спросил он.
– Не знаю, - сказал Фань.
Начальник взял дело и внимательно его пересмотрел, после чего сейчас же распорядился снять с У колодки и из тюрьмы перевести его в хлебный магазин.
Фань стал энергично протестовать.
– Ты что ж, - кричал он в сердцах, - хочешь, чтобы человека убили за здорово живешь, и, кончив на этом, от дела отойти?
Или, быть может, ты хочешь, чтобы тот "достал своего врага и сердце на нем усладил"?
Всем вообще показалось, что почтенный начальник выказал в отношении к У пристрастность, но, конечно, никто ничего не посмел сказать.
Тогда начальник дал собственноручно подписанный наряд на немедленное задержание хозяина одной лавки в южном предместье города. Тот испугался, совершенно не понимая, в чем дело.
Когда он явился в управление, начальник обратился к нему с вопросом:
– Вот что, любезный: у тебя в лавке на стене есть стихи некоего Ли Сю из Дунгуаня. Когда они были написаны?
Лавочник в ответ на это сказал, что эти стихи написаны и оставлены у него в лавке какими-то студентами-кандидатами (их было не то двое, не то трое), которые сидели и пьянствовали перед прибытием на экзамены окружного инспектора. Дело это было уже давно, и лавочник сказал, что не знает, где живет автор этих стихов. После этого начальник отправил служителей в Жичжао, чтобы арестовать Ли Сю, как обвиняемого, на дому. Через несколько дней Сю был доставлен.
– Слушай, ты, - обратился к нему начальник гневным тоном, - раз ты ученый кандидат, то как же это ты замыслил убить человека?
Сю бухнул в ноги в совершенном недоумении и растерянности... Он твердил только одно: "Нет,
– Ясно, кажется, - добавил он, - что это твое сочинение. Зачем же ты обманным образом приписал это Ван Чэну?
Сю стал внимательно разглядывать стихи.
– Стихи, - сказал он, - действительно, сочинение вашего покорного слуги, но знаки, правду говорю и серьезно, писал не я.
– Ну, раз ты признал, что это твои стихи, - сказал начальник, - то это, должно быть, кто-то из твоих друзей. Кто писал? Говори!
– Почерк, - отвечал студент, - как будто похож на руку Ван Цзо из Ичжоу!
Начальник немедленно командировал своих служителей с печатью арестовать Ван Цзо. Когда того привели, начальник принял его с гневным окриком точно так же, как и Сю.
– Эти стихи, - сказал в ответ Цзо, - попросил меня написать торговец железом в Иду, некий Чжан Чэн. По его словам, Ван Чэн - его двоюродный брат.
– Вот он, негодяй, где!
– воскликнул начальник и велел схватить Чжан Чэна.
При первом же допросе тот повинился.
А дело было, оказывается, так. Чжан Чэн высмотрел, что Хэ хороша собой, и захотел ее вызвать на близость. Однако, боясь, что дело не выйдет, решил воспользоваться именем У, считая, что на этого человека все подумают с уверенностью. С этой целью он подделал веер так, чтобы он казался принадлежащим У, и с ним направился к женщине. "Удастся, - рассуждал он при этом, - назовусь. Не удастся, - я, как говорится, отдам свое имя замуж за У". В сущности говоря, он не рассчитывал, что дело дойдет до убийства.
И вот он перелез через стену, вошел в комнату и начал к женщине приставать. Та, оставаясь одна на ночь, всегда держала для самообороны нож. Она проснулась, ухватилась за одежду Чжан Чэна и встала, держа в руке нож. Чжан Чэн струсил и вырвал нож у нее из рук, но женщина изо всех сил тащила его, не позволяя ему вырваться, и все время кричала.
Чжан Чэн, теряясь все более и более, убил ее, а сам убежал, бросив веер на землю.
Таким образом, несправедливая кара, тяготевшая над человеком три года, была в одно прекрасное утро смыта до снежной белизны. Не было человека, который не превозносил бы эту сверхчеловеческую прозорливость начальника, и теперь только У понял, что слова "внутри будет счастье" - не более как знак "чжоу". Однако как это произошло, разгадать не мог.
Некоторое время спустя кто-то из местной знати, улучив удобную минуту, просил Чжоу объяснить это дело. Чжоу улыбался.
– Понять это, - сказал он в ответ, - было в высшей степени просто. Я, видите ли, внимательно просмотрев все производство по этому делу, обратил внимание на то, что Хэ была убита в первых числах четвертой луны, что эта ночь была темна, шел дождь и было все еще холодно. Значит, веер для этой ночи не являлся необходимой принадлежностью. Неужели ж, когда человек спешит и дорожит временем, ему придет в голову, вопреки всяким требованиям рассудка, брать этот предмет для того только, чтобы он еще более связывал ему руки?