Классическая русская литература в свете Христовой правды
Шрифт:
Лк.9.38-42.
38 Вдруг некто из народа воскликнул: Учитель! умоляю Тебя взглянуть на сына моего, он один у меня: 39 его схватывает дух, и он внезапно вскрикивает, и терзает его, так что он испускает пену; и насилу отступает от него, измучив его. 40 Я просил учеников Твоих изгнать его, и они не могли. 41 Иисус же, отвечая, сказал: о, род неверный и развращенный! доколе буду с вами и буду терпеть вас? приведи сюда сына твоего. 42 Когда же тот еще шел, бес поверг его и стал бить;
Евангелие от Марка даёт ещё некоторые дополнительные подробности того же явления (Мк.9.17-29).
17 Один из народа сказал в ответ: Учитель! я привел к Тебе сына моего, одержимого духом немым: 18 где ни схватывает его, повергает его на землю, и он испускает пену, и скрежещет зубами своими, и цепенеет. Говорил я ученикам Твоим, чтобы изгнали его, и они не могли. 19 Отвечая ему, Иисус сказал: о, род неверный! доколе буду с вами? доколе буду терпеть вас? Приведите его ко Мне. 20 И привели его к Нему. Как скоро бесноватый увидел Его, дух сотряс его; он упал на землю и валялся, испуская пену. 21 И спросил Иисус отца его: как давно это сделалось с ним? Он сказал: с детства; 22 и многократно дух бросал его и в огонь и в воду, чтобы погубить его; но, если что можешь, сжалься над нами и помоги нам. 23 Иисус сказал ему: если сколько-нибудь можешь веровать, всё возможно верующему. 24 И тотчас отец отрока воскликнул со слезами: верую, Господи! помоги моему неверию. 25 Иисус, видя, что сбегается народ, запретил духу нечистому, сказав ему: дух немой и глухой! Я повелеваю тебе, выйди из него и впредь не входи в него. 26 И, вскрикнув и сильно сотрясши его, вышел; и он сделался, как мертвый, так что многие говорили, что он умер. 27 Но Иисус, взяв его за руку, поднял его; и он встал. 28 И как вошел Иисус в дом, ученики Его спрашивали Его наедине: почему мы не могли изгнать его? 29 И сказал им: сей род не может выйти иначе, как от молитвы и поста.
Дух глухой и немой борол Достоевского многие десятилетия.
Самому Достоевскому в 1858 году было напомнено, что дух сей не может выйти иначе, как от молитвы и поста. Богочеловечество Сына и Спасителя было ему явлено, но только от противного; и тут не осталось никакого места ни для какого гуманизма.
Писателя и по ночам, и во время дневного сна постоянно мучили кошмары. Мария Дмитриевна не могла заниматься никем, кроме как собой и Пашей. А Анна Григорьевна, разумеется, об этом знала, но делала вид, что все хорошо. Во всяком случае, Достоевскому довелось знать эту инфернальную область, то есть ад, и ему пришлось знать это во всей конкретике, в больших подробностях и самому. Демонология ему была не нужна — он ее созерцал. Да, приходилось скрежетать зубами, — но на земле, а не после отшествия, где тоже будет плач и скрежет зубов.
Федор Михайлович не скрывал, что имеет серьёзный опыт вхождения в инфернальную область. Богочеловечество Сына и Спасителя было явлено ему так, что приходилось взывать: нельзя взывать к положительному идеалу, как у Льва Толстого. У Льва Толстого тоже была эпилепсия, только она у него была в сниженной форме: он зубами не скрежетал, пены не пускал, а только дёргался и приходил как бы в полную прострацию. Но это как раз и говорит о том, что он не боролся. Когда люди бьются в судорогах — это первый признак, что не принимает человеческое
Когда Достоевский был уже автором “Братьев Карамазовых” и роман проходил редактуру, а у Каткова был замечательный состав и, в частности, редактором был замечательный человек — Николай Михайлович Любимов, который говорил, что нельзя ли как-нибудь подчистить это место, связанное с явлением чёрта Ивану Карамазову, где он говорит, “что я сам видел воскресшее Слово, восходящее и несящее на персех душу одесную распятого разбойника. Я сам слышал истерические взвизги херувимов”, то Любимов говорил Достоевскому, что духовенство, ведь, будет читать. Писатель отвечал: «Так это, ведь, чёрт: он не может выражаться иначе».
Достоевский как бы входит в дух и в бытие Силуана Афонского: держи ум во аде и не отчаивайся. Задача Достоевского и была — научиться не отчаиваться, это и была его миссия во Христе, только после этого он мог выйти как проповедник и свидетель Христов.
Ещё одна ключевая картинка ада — рассказ “Бобок”. Это, кстати, ещё одно свидетельство, что по мытарствам ходят далеко не все.
Куда душа идёт по мытарствам? Душа идёт на поклонение Господу, это верная душа идёт, верующая, любящая Господа и всё равно мытарства проходят далеко не все. Те души, которым всю жизнь Господь был не нужен, притом души крещёных людей, вот им на мытарства не надо, но их туда и не пускают; они даже не оглядываются, а есть ли ангелы у их изголовья — приходят посланники из преисподней и забирают эту душу.
“Бобок” — это рассказ о загробном бытии таких душ, которым всю жизнь Христос был не нужен и которые не только чтобы лоб перекрестить, но и вообще не считали нужным хоть раз задуматься о себе. Таким душам не нужен и дьявол. Даже мучений надо удостоиться, потому что мучимые могут взывать, а те кого уже числят своими, тех не надо мучить, они просто свой ад, начавшийся ещё на земле, спокойно продолжают в преисподней.
Чем они занимаются? В рассказе есть генерал Первоедов (не из худших), который с секретарём Лебезятниковым наизусть играют в преферанс: они это делали всю жизнь и продолжают и там. Достоевский знал, что муки и страдания надо ещё заслужить. Муки и страдания — это тоже жизнь, — и об этом Достоевский пишет открытым текстом.
В эпилоге “Преступления и наказания” Раскольников думает о том, чтобы хотя бы ему было дано раскаяние, вот это жгучее раскаяние, при котором мерещится петля; страдания и муки — это, ведь, тоже жизнь. А тут уже жизни нет, но идёт медленное адское существование, которое продолжается некоторое время до последнего угасания этой души. Душа, которая в адском состоянии пребывает давно, уже и не мыслит, а только повторяет “бобок”, “бобок”, а те души, которые попали недавно, могут ещё мыслить, общаться и разговаривать. Этот промежуток времени измерим, во всяком случае, в том, инфенальном, времени.
Герои рассказа “Бобок” начинают вспоминать свою развратную жизнь и, притом, там оказывается 15-летняя девчонка, как ее называют тамошние, “мерзавочка”; и, конечно, матёрые дамы.
Какой-то баронишка Клиневич, который выступает в этом обществе в качестве солиста. Он и говорит, что раз нам остались последние мгновения сознания, то я предлагаю ничего не стыдиться, а всем всё рассказать, со смаком и до конца.
И дело не в том, что, например, один тайный советник растратил огромный капитал на вдов и сирот — он распоряжался благотворительными средствами и это — результат петровщины.
Достоевский ненавидел Петра, который указом 1718 года запретил прямую раздачу милостыни, но разрешил то, что у нас сейчас называется «перечислять» или «организовывать фонды». И этими деньгами распоряжаются совсем другие люди. (Василий Васильевич Розанов замечал, что благотворители очень не любят отчёта о деньгах.)
Бытие ада было открыто рассказчику, которому вдруг, как помысел приходил какой-то бормочущий голос, произносящий одно слово “бобок”, а послушав, что творится в аду, он и говорит — вот он бобок-то и оказался и теперь, выходит, что они, не щадя последних мгновений сознания, продолжают свой ад, а потом самосознание, то есть дух, в них угасает и остаётся немая, глухая и безгласная душа, которая ждёт Суда Страшного.