Классические книги о прп.Серафиме Саровском
Шрифт:
— Да этак упаду я и ушибусь! — сказал Мотовилов.
— Нет! Не ушибетесь, а твердо пойдете… — сказал преподобный.
И в тоже мгновение Мотовилов почувствовал в себе какую-то свыше осенившую тут его силу, приободрился и твердо пошел по неровной земле.
— Что, теперь удостоверились ли вы, что Господь вас действительно исцелил во всем и во всем совершенно? Отъял Господь беззакония ваша и грехи ваши очистил есть Господь. Видите ли, какое чудо Господь сотворил с вами ныне? Веруйте же всегда несомненно в Него, Христа Спасителя нашего и крепко надейтесь на благоутробие Его к вам, всем сердцем возлюбите Его и прилепитесь к Нему всею душою вашею и всегда крепко надейтесь на Него и благодарите Царицу
6
Произошло это на лесной поляне, возле “ближней пустыньки”, куда удалился преподобный Серафим перед своей кончиной. День был пасмурный. Снегом были покрыты берега Саровки… Снег лежал вокруг пустыньки, а сверху еще порошила довольно густая снежная крупа.
Преподобный усадил Николая Александровича Мотовила на пень только что срубленного им дерева, а сам присел напротив на корточки.
— Господь открыл мне, что в ребячестве вашем вы усердно желали знать, в чем состоит цель жизни нашей христианской… — сказал он и заговорил, что молитва, пост, бдение и всякие другие дела христианские, коль ни хороши они сами по себе, но являются только средством в достижении цели. Истинная же цель христианской жизни — в стяжании Духа Святаго Божьего…
Несколько часов длилась эта беседа, которая, будучи записанной Николаем Александровичем Мотовиловым, а затем разысканной и опубликованной Сергеем Александровичем Нилусом, по праву считается драгоценной жемчужиной православного учения о спасении.
— Каким же образом узнать, что я нахожусь в благодати Святаго Духа? — спросил Мотовилов.
— Это, ваше боголюбие, очень просто… — ответил преподобный. — Беда-то вся наша в том, что сами-то мы не имеем этого разума Божественного, который не кичит, ибо не от мира сего есть. Разум этот, исполненный любовью к Богу и ближнему, созидает всякого человека во спасение ему. Про этот разум Господь сказал: “Бог хощет всем спастися и в разум истины приити”…
— Все-таки я не понимаю, почему я могу быть твердо уверенным, что я в Духе Божием. Как мне самому в себе распознавать истинное Его явление?.. Надобно, чтобы я понял это хорошенько.
Тогда преподобный Серафим взял Мотовилова за плечи и сказал:
— Мы оба теперь, батюшка, в Духе Божием с тобою. Что же ты не смотришь на меня?
— Не могу, батюшка, смотреть… — ответил Мотовилов. — Потому что из глаз ваших молнии сыпятся. Лицо ваше сделалось светлее солнца, и у меня глаза ломит от боли.
— Не устрашайтесь, ваше боголюбие, и вы теперь сами так же светлы стали, как и я сам. Вы сами теперь в полноте Духа Божьего, иначе вам нельзя было бы и меня таким видеть, — сказал преподобный и, наклонившись поближе к Николаю Александровичу, тихонько добавил. — Благодарите же Господа Бога за неизреченную к вам милость Его. Вы видели, что я не перекрестился даже, а только в сердце моем мысленно помолился Господу Богу и внутри себя сказал: “Господи, удостой его ясно и телесными глазами видеть то сошествие Духа Твоего, которым Ты удостаиваешь рабов Своих, когда благоволишь
Николай Александрович Мотовилов взглянул после этих слов в лицо преподобного и еще больший благоговейный ужас охватил его.
“Представьте себе, — писал он, — в середине солнца, в самой блистательной яркости его полуденных лучей, лицо человека с вами разговаривающего. Вы видите движение уст его, меняющееся выражение его глаз, слышите его голос, чувствуете, что кто-то вас руками держит за плечи, но не только рук этих не видите, не видите ни самих себя, ни фигуры его, а только один ослепительный свет, простирающийся далеко, на несколько сажен кругом и озаряющий ярким блеском своим и снежную пелену покрывающую поляну, и снежную крупу, осыпающую сверху и меня и великого старца. Возможно ли представить себе то положение, в котором я находился тогда!”
— Что же еще вы чувствуете, ваше боголюбие? — спросил преподобный Серафим, когда Мотовилов рассказал о мире, воцарившемся в его душе, когда поведал о необыкновенной сладости, когда рассказал о необыкновенной радости, переполняющей сердце.
— Теплоту необыкновенную… — ответил Николай Александрович.
— Как, батюшка, теплоту? Да, ведь, мы в лесу сидим. Теперь зима на дворе и под ногами снег, и на нас более вершка снегу, и сверху крупа падает… Какая же может быть тут теплота?
— А такая, какая бывает в бане, когда поддадут на каменку и из нее столбом пар валит…
— И запах такой же, как из бани?
— Нет… На земле нет ничего подобного этому благоуханию…
— И сам я, батюшка, знаю это точно, как и вы… — улыбнувшись, сказал преподобный. — Я нарочно спрашиваю у вас, так ли вы это чувствуете… Сущая правда, ваше боголюбие. Никакая приятность земного благоухания не может быть сравнена с тем благоуханием, которое мы теперь ощущаем, потому что нас теперь окружает благоухание Святаго Духа Божия…
Уже в конце беседы преподобный Серафим напоминает Мотовилову слова Спасителя: “Сыне, даждь Ми сердце твое, а все прочее Я Сам приложу тебе”, и говорит, что в сердце человеческом может вместиться Царствие Божие.
Но он не только напомнил, он показал это, чтобы Николай Александрович поведал об этом и всем нам…
И случилось это в 1831 году, когда по всей России бушевала холера.
Воистину Царствие Божие внутри нас…
7
Он мог приказать своей духовной дочери Елене Васильевне Мантуровой умереть вместо брата, поскольку Мишенька еще очень нужен был для окончательного устроения Дивеевской обители, и Елена Васильевна умерла за брата…
Близкие Елены Васильевны оплакивали ее, а преподобный Серафим удивлялся.
— Кабы видели вы, как душа-то ее на небо летела… — говорил он. — Как птица вспорхнула… Херувимы и Серафимы расступились…
Так жил этот великий угодник Божий, так он и завершил свой земной путь.