Классное чтение: от горухщи до Гоголя
Шрифт:
Обобщающий смысл пьесы и судьбы главного героя, как и многое другое, хорошо пояснил И. А. Гончаров: «Чацкий сломлен количеством старой силы, нанеся ей, в свою очередь, смертельный удар качеством силы свежей.
Он вечный обличитель лжи, запрятавшейся в пословицу: «Один в поле не воин». Нет, воин,
Чацкий неизбежен при каждой смене одного века другим. ‹...›
Каждое дело, требующее обновления, вызывает тень Чацкого – и кто бы ни были деятели, около какого бы человеческого дела – будет ли то новая идея, шаг в науке, в политике, в войне – ни группировались люди, им никуда не уйти от двух главных мотивов борьбы: от совета «учиться, на старших глядя», с одной стороны, и от жажды стремиться от рутины к «свободной жизни» вперед и вперед – с другой» («Мильон терзаний»).
Фамусов, Скалозуб, Хлестова, неведомая княгиня Марья Алексеевна, даже Платон Михайлович Горич поддерживают устои этого мира, живут, как жили отцы и деды. Молчалин, человек со стороны, приспосабливается к нему, также мечтая стать его частью. Софья пытается жить по-иному, проявляет свою волю, но разделяет многие общие ценности и предрассудки. Повторяющий чужие мнения Репетилов «шумит», сотрясает воздух, но его болтовня никому не опасна и не интересна.
Лишь Чацкий способен увидеть со стороны, оценить и понять московский мир. Он действительно странник, причем в двух смыслах: человек, вернувшийся из странствий, и странный человек, иностранец в собственной стране и бывшем доме.
И, конечно, он, с ума сшедший человек, отказывающийся, в отличие от других героев комедии, от практического ума, от собственных выгод во имя выражения своих мыслей и заботы об общем благе.
В биографической части главы цитировалась легендарная, апокрифическая грибоедовская фраза о ста прапорщиках, которые хотят изменить государственный быт России. Чацкий в Москве вообще один. Ему находят соратников лишь среди внесценических персонажей: двоюродного брата Скалозуба, который оставил службу и «в деревне книги стал читать», да племянника княгини Тугоуховской, который «чинов не хочет знать». П. А. Вяземский утверждал, что Грибоедов не увидел и не показал другую Москву, город мыслящих людей, будущих декабристов. Но даже если бы в комедии такой персонаж появился, это не изменило бы общего положения сил.
Для Грибоедова важно, что его благородный мыслитель оказывается в одиночестве. Многое понимая, Чацкий до поры до времени не замечает силы вещей, инерции обыденной жизни, механизмов практического разума, которому нет дела до его прозрений, сомнений и обличений, который заботится лишь о собственных выгоде и благополучии.
Авторская позиция Грибоедова в «Горе от ума» объективна и неоднозначна. «Очень умный человек» Грибоедов демонстрирует ограниченность высокого «чистого» ума своего героя. Насмешки Чацкого над другими персонажами оборачиваются против него. И оканчивается «Горе от ума» не на драматическом монологе («Вон из Москвы!»), а на комической реплике взволнованного и перепуганного Фамусова, который последнее высокое прозрение и презрение Чацкого воспринимает как бытовое происшествие, московский скандал, вроде истории о поседевшей от досады тетке или гонявшейся за мужчинами покойнице жене.
«В “Горе от ума” смех является трижды, диалектически: это смех Чацкого над толпой дураков, смех этой толпы над Чацким, поскольку она в своем праве и ему некуда от нее уйти, наконец, смех автора – ирония самого положения вещей, пришедшая к своему самопознанию. ‹...› Горе от ума есть кризис смеха, переходящего в стон “страждущей души”» (М. А. Лифшиц. «Горе от ума»). Философы называют подобную ситуацию-перевертыш иронией истории.
В развитии сюжета «Горя от ума» сладкий «дым отечества» оказывается для Чацкого отравляющим
Получая право на трагедию, Чацкий встает в ряд с трагическими персонажами, вечными образами мировой литературы. «Чацкий – самый героический и светлый тип в нашей литературе. Одного его можно поставить наряду с мировыми типами Гамлета, короля Лира, маркиза Позы (герой драмы Ф. Шиллера «Дон Карлос». – И. С.) Фауста. Особенно он близок к Гамлету. ‹...› Несчастие его, как и Чацкого, – было родиться с возвышенной душой в обществе низком и растленном. Окруженный злодейством, Гамлет тщетно ищет в душе своей столь же слепой злобы: он слишком велик, чтобы биться равным оружием, его гений составляет его несчастие. Таких людей, как Гамлет и Чацкий, объявляют безумцами – с их вдохновением, с их глубокой и нежной душой! Им объявляют войну, и они изнемогают в борьбе с обступившей их тьмою» (М. О. Меньшиков. «Оскорбленный гений»).
Однако этой трансформацией жанровые превращения «Горя от ума» не исчерпываются.
Сценическая поэма: вошло в пословицу
В комедии легко обнаруживаются черты классицистской драмы, которые современники Грибоедова долгое время считали общими признаками драматического жанра (литературоведы даже обнаруживают прямую связь Грибоедова с комедией Мольера «Мизантроп»).
Драма классицизма должна была строиться на правиле трех единств. «Но забывать нельзя, поэты, о рассудке: / Одно событие, вместившееся в сутки, / В едином месте пусть на сцене протечет; / Лишь в этом случае оно нас увлечет», – афористично сформулировал его французский теоретик Н. Буало в трактате «Поэтическое искусство» (1674, перевод Э. Линецкой). И у Грибоедова события происходят в один день (единство времени) в доме Фамусова (единство места) и связаны с разочарованием Чацкого в Софье и московской жизни вообще (единство действия).
Многие персонажи носят по-классицистски «говорящие» фамилии, и некоторые, как мы уже отмечали, оправдывают их, охарактеризованы по одной психологической черте или физическому свойству.
В сюжетном развитии «Горя от ума» обнаруживаются и характерные для классической комедии условные приемы: внезапная встреча (Чацкого и Горича), подслушивание (Чацкого и Софьи).
Привычной для драматургии классицизма была и стихотворная речь.
Однако связь комедии с требованиями классицизма формальна и присутствует лишь в той степени, в какой отвечает общим требованиям драматического искусства.
«Драматического писателя должно судить по законам, им самим над собою признанным», – заметил Пушкин, начиная разбор грибоедовской комедии (А. А. Бестужеву, конец января 1825 г.). Грибоедов, как мы помним, утверждал, что пишет (как и живет) свободно.
Он нарушал «законы», если они противоречили его замыслу, и создавал законы собственные. Не случайно, завершив работу, автор назвал «Горе от ума» даже не комедией, а «сценической поэмой» («Заметка по поводу “Горе от ума”», 1824-1825).
Большое место в сюжете заняли персонажи, вроде бы ненужные для развития фабулы. (Особенно наглядна в этом смысле роль Репетилова в четвертом действии.)
Репетилов и другие второстепенные герои, как мы уже отмечали, перерастают свои говорящие фамилии и из условных комедийных масок первого любовника, его противника-антагониста, влюбленной девушки, благородного отца, ловкой служанки-наперсницы превращаются в полноценные характеры, создающие коллективный образ современной грибоедовской Москвы.
Дополнительным, четвертым признаком классицистской драмы считалось единство языка: для всех персонажей должны были говорить в усредненной, общелитературной манере.