Классный час
Шрифт:
Если кто-то забыл, то в СССР было принято выписывать на дом кучу газет и журналов. Лично у меня, как у работника сферы образования, была обязаловка на одну центральную газету, Правду, Известия или Труд (я выбрал Известия), одну газету по профилю — Учительскую, как вы все уже и сами догадались (редкой занудности издание, одна радость, что выходила она через день) и профильный же журнальчик типа Квант. Остальное можно было выписывать по желанию… ну если сумеешь выписать, популярная пресса была в том же примерно дефиците, что и сапоги с колбасой. Я выбрал
Так вот, открыл я свой почтовый ящик, а там кроме Известий и Учительской газеты, а ещё свежего номера «Науки и жизни» имело место письмо, подписанное «Киностудией Мосфильм». Вот это да, подумал я, вскрывая конверт… внутри оказалось письмо от режиссера Серого с благодарностями, а также два билета. В кино что ли, подумал я, меня Серый позвал, на премьеру какую — но оказалось, что совсем не в кино, а на хоккей. 28 сентября, Дворец спорта Лужники, восьмой решающий матч СССР-Канада. Ну ничего ж себе…
Надо будет Марину обрадовать, подумал я, раскрывая «Науку и жизнь»… если честно, то довольно занудное это издание было, первая треть так и вообще обычно повторяла передовицы журнала «Коммунист» или допустим «Политический агитатор». Но дальше более веселые рубрики шли — подборка шуток и афоризмов, например (Мысли людей великих, средних и пёсика Фафика), психологический практикум с неутомимым инспектором Варнике, фантастика зарубежных авторов и сиквелы Волкова по «Волшебнику изумрудного города», а ещё кроссворды, да не простые, а с фрагментами. Там надо было угадывать слова не по обычным описаниям, как в Огоньке, а по изображениям, по нотам или совсем уже по химическим формулам. Зачитался и чуть было не опоздал на первый урок.
— Что-то вы сегодня припозднились, Антон Палыч, — строго сказала мне завуч Валентина, глядя на свои часы, — надо заранее приходить.
— Виноват, товарищ начальник, — вытянулся по стойке смирно я, — больше этого не повторится, товарищ начальник.
Её взгляд смягчился (я между делом понял, что сведения о показаниях Жмени пока досюда не дошли, спасибо и на этом) и я ускользнул в свой любимый десятый-В с Аллочкой, Половинкиным и остальными. Класс встретил меня слегка настороженно, никто не перешёптывался, обычного фонового гула совсем не было.
— В чём дело, драгоценные? — спросил я у всех, — что-то случилось?
— Случилось, Антон Палыч, — взяла на себя смелость Алла, — вчера милиция нас до вечера всех опрашивала по поводу этого… инспектора…
— Это очень печально, — сказал я, — что такое в наших школах случается, но давайте уже алгеброй заниматься, а обо всём остальном можно поговорить на переменах.
Мы и начали заниматься производными от переменных функций — на редкость захватывающая тема. А следом началась большая перемена, и человек десять из класса доложили мне, о чём их менты спрашивали… всех об одном и том же, кто где был с середины второго урока до начала третьего, что видел
— А ещё мы слышали, — это уже смелая Алла одна сказала, — что вас, Антон Палыч, в милицию забирали и примеривали там на роль главного обвиняемого, правда?
— Правда, — скрепя сердце, согласился я, — только ничего у них не получилось. Не примериваюсь я на эту роль никак. Спасибо, друзья, — откланялся я, — мне надо к следующему уроку готовиться.
Но до восьмого класса я сразу не дошёл — меня поймала в коридоре второго этажа секретарша Оля и сказала, что директор ждёт меня — не дождётся никак. Вздохнул и заглянул на огонёк к Оксане Алексеевне. Она встретила меня суровым взглядом из-под очков.
— Я всё знаю, — с порога ошарашила она меня.
Про президента Кеннеди я уж не стал её спрашивать, но уточнить всё же уточнил:
— Это насчёт вчерашнего?
— Да, — подтвердила она, — насчёт него. Ты до вчерашних событий встречался с этим инспектором, причём не один раз.
— Ну да, — не стал отпираться я, — он же меня в роно вызывал…
— Не только там.
— Конечно, — продолжил я, — я с ним встречался не один десяток раз, ничего удивительного тут нет, если он в соседнем подъезде живёт.
— И домой он к тебе заходил.
— Было и такое — он меломан, — быстро соврал я, — я ему какие-то кассеты с музыкой давал послушать.
— Там, судя по всему, не только о кассетах речь шла. Короче говоря, Антон Палыч, — перебила она меня, — сведения самые нехорошие, так что готовься к худшему.
— А в какой больнице этот Жменя лежит? — зачем-то спросил я.
— Ни в какой, — отрезала она, — выписали его вчера вечером.
— Это с проломленной головой-то и выписали? — изумился я.
— Голова оказалась целой, — сжав губы, ответила Оксана.
— И из-за такой ерунды наши доблестные милиционеры людям нервы мотают? — продолжил изумляться я. — Других что ли забот у них нету?
— Это я не знаю, про другие их заботы, — сказала директорша, — а ты будь поаккуратнее…
Буду конечно, мысленно ответил я, выходя из её кабинета, куда мне теперь деваться, буду максимально осторожным и бдительным. Урок геометрии в восьмом-Б провёл на автопилоте, если спросят, так и не вспомню, что там в эти 45 минут было. Вопросов мне никто никаких не задавал. А по окончании урока, когда я спускался по лестнице на свой второй этаж, за мной увязался Вася Дубин.
— Антон Палыч, — сказал он мне, — разговор есть. Давайте на улицу выйдем.
— Чего ж не выйти-то, — кивнул я, — пошли выйдем, если надо.
И мы спустились до самого низа, в тёплое время года, в сентябре и в мае в основном, у нас открывали парадную дверь на улицу, мы через неё и вышли в садик с яблонями-дичками, вишнями и терносливом, на котором никогда не было слив.
— Ну говори, чего хотел, — остановился я в паре десятков метров от входа.
— Я знаю, кто этого хера стукнул, — ответил Вася, смотря в сторону…