Клава Назарова

Мусатов Алексей Иванович

Федина тётка с удивлением подняла красные опухшие глаза, словно видела подругу впервые. Евдокия Фёдоровна присела с ней рядом. Клава незаметно вышла в сени: может, старые женщины лучше поймут друг друга.

Через полчаса Евдокия Фёдоровна проводила тётю Лизу домой.

Клава вошла в комнату и крепко обняла мать.

— Спасибо, мама! Ты всё, всё понимаешь…

— С такими дочками, как вы с Лёлей, всему обучишься, — вздохнула Евдокия Фёдоровна, и глаза её затуманились. — Лёля на фронт ушла… Ни слуху от неё, ни духу. А ты здесь для себя войну сыскала.

Как по острому ножику ходишь.

— Да ну же, мама, — взмолилась Клава. — Знаешь, как я слёз боюсь.

— Ладно, утру сейчас. А ты всё же поосторожнее будь. Не одна ведь, ребята с тобой…

Клава поспешила переменить тему разговора:

— Как же нам тётю Лизу успокоить?

— Тяжело ей. Совсем немцы голову задурманили. Думает, что их засилью конца-краю не будет. Вы бы хоть поговорили с ней по-хорошему.

«А мама права, — про себя согласилась Клава, — плохо ещё наши листовки до людей доходят».

На другой день Клава встретилась с Федей и спросила его, как он ладит с тётей Лизой. Федя смутился и вынужден был признаться, что жить с ней в одном доме стало совершенно невозможно: тётка следит за каждым его шагом, готова держать взаперти, выдумывает всякие страсти-мордасти, будто его ищут по городу полицаи.

— Кстати сказать, ты сам в этом виноват. — Клава напомнила ему историю со стрельбой из винтовки, о встрече с Аллой Дембовской.

— Ну и накрутили всякого! — ахнул Федя и объяснил, как было дело в действительности.

— А с этой Дембовской вопрос решённый. Я её больше видеть не желаю. Веришь ты мне?

— Верю, — кивнула Клава. — А за случайный выстрел придётся тебе отвечать перед штабом. Так подпольщики не работают. И за Петьку с тебя спросим… Почему за мальчишкой не следишь?

— Отвечу! — хмуро согласился Федя и вновь с раздражением заговорил о тётке: — Не могу я с ней жить. К Димке Петровскому переберусь. Он приглашает.

— Никуда тебе перебираться не надо, — твёрдо сказала Клава. — Продолжай жить дома. И будь с тёткой помягче, поладь с ней. Сделай вид, что остепенился. Со мной пореже встречайся. — И она рассказала о своём разговоре с тётей Лизой.

— Да тётка мне руки свяжет, ходу не даст! — взмолился Федя. — Она мне даже работу подыскала — помощник киномеханика в офицерском клубе. Через какого-то там знакомого. Да чтоб я фашистам фильмы крутил!..

— Очень хорошая работа! — перебила Клава. — В клубе нам давно нужен свой человек. Да и вообще нашим ребятам надо поближе к немцам на работу устраиваться. Мы же говорили об этом.

Через несколько дней Федя начал работать в офицерском клубе помощником киномеханика.

Швейная мастерская

Жить становилось всё труднее. Немецкие патрули и полицаи то и дело проводили облавы, вылавливали юношей и девушек и гнали их на работу: на торф, на стройку узкоколейки, на ремонт шоссе. Нередко полицаи заявлялись на квартиру, проверяли прописку в паспорте, требовали отметки биржи труда о месте работы.

Клава уже дважды отсиживалась в сенях, в тёмном

душном чуланчике, пережидая, когда уйдут непрошеные гости.

Как-то раз к Назаровым зашла мать Оськи Бородулина — Матрёна. Она работала теперь в домоуправлении и ревностно следила за пропиской жильцов и получением продовольственных карточек.

Клава, заметив через окно приближение Бородулихи, еле успела юркнуть в чуланчик.

Переступив порог комнаты, Бородулина Матрёна истово перекрестилась на передний угол, хотя там не было ни одной иконы, потом строго оглядела комнату и обратилась к Евдокии Фёдоровне:

— Опять Клашки нет. Где это она скрывается?

— Должно, на базар побежала, — отводя глаза в сторону и кутаясь в ватник, ответила Евдокия Фёдоровна. — Пить-есть надо…

— Вот то-то, что надо… А почему девка у немцев не служит, на работу не ходит? Карточку бы получила.

— А кто же без неё за мной присматривать будет? Совсем я разваливаюсь.

— Петли петляете… — подозрительно хмыкнула Матрёна. — Есть нечего, а Клашка то и дело вечеринки закатывает: патефончик, песни, пляски. Чересчур весело живёте, Назаровы.

— Так дочка же молодая!..

— Смотри, допляшется девка, — пригрозила Матрёна. — Погонят её канавы копать. А у тебя, старая, карточку отберут, будешь зубами лязгать…

Выбравшись после ухода Бородулихи из чулана, Клава застала мать в слезах.

— Опять эта полицаева мамаша раскаркалась… — пожаловалась Евдокия Фёдоровна. — Всё пугает, что тебя из дому угонят. Ты бы уж зацепилась за какую-нибудь работу.

— Я ищу, мама, ищу…

В этот же день, выйдя в определённый час на Великую за водой, Клава натолкнулась на Любу Кочеткову: в эти дни берег реки стал местом встреч Клавы с подпольщиками.

Девушка сидела на камне и грустно смотрела в воду.

— Люба, что у тебя? — тихо окликнула её Клава.

Оказывается, сегодня полицай из комендатуры вновь требовал у Любы справку с биржи труда и едва не забрал её на ремонтно-дорожные работы. Люба с трудом упросила повременить ещё день-другой. А тут подвернулась Алла Дембовская и предложила ей свои услуги: через отца-бургомистра она может её устроить служить на биржу труда.

— Ты же знаешь, Алла была моя лучшая школьная подруга, — виновато призналась Люба. — А теперь… теперь я видеть её не могу. Я ей так и скажу: «Наши придут — вам с папашей первая пуля».

— Не смей этого делать.

— Как — не сметь?! — удивилась Люба. — Она же такая… С офицерами якшается…

Клава обняла Любу за плечи.

— Ты пойми, нам очень нужен свой человек на бирже труда. Ты должна обязательно туда устроиться. И пусть это будет через Аллу или её папашу, пусть хоть через самого Гитлера. Всё равно. Это же война!

— Значит, идти?

— Обязательно. И как можно скорее.

Через несколько дней Люба уже работала на бирже труда регистраторшей. И это действительно помогло подпольщикам. Люба сообщала ребятам и девчатам, где требуются работники, как туда устроиться, с кем надо вести переговоры.