Клавесин Марии-Антуанетты
Шрифт:
Вдруг откуда-то сбоку до Старыгина донесся негромкий свист.
Кто-то, сильно фальшивя, насвистывал романс композитора Алябьева «Соловей».
Дмитрий Алексеевич пошел на свист, свернул в боковой коридор и увидел невысокого пожилого человека в серой невзрачной курточке, который, склонившись над инкрустированным комодом красного дерева в стиле английского мастера Роберта Адама, внимательно ощупывал его руками, как опытный врач ощупывает больного.
– Простите… – обратился Старыгин к незнакомцу. – Мне очень неудобно, но я заблудился. Не подскажете
– Да? – Пожилой человек взглянул на него как на досадную помеху и предостерегающе поднял палец. – Одну минутку…
Он перестал свистеть, словно бы к чему-то внимательно прислушиваясь, провел рукой по боковой стенке комода, и вдруг в этой стенке открылась незаметная дверца. Невзрачный дядечка запустил в открывшееся углубление руку и извлек оттуда прядь золотистых волос, перевязанную розовой ленточкой.
– Ну вот, как всегда! – произнес он с печальным вздохом и повернулся к Старыгину: – Вы что-то спрашивали?
– Да, я хотел узнать, как отсюда выйти. И… что вы делали с этим фальшивым Адамом?
– А, так вы разбираетесь в мебели? – Незнакомец взглянул на Старыгина с уважением и протянул ему руку. – Сверчков Василий Васильевич. А насчет того, как отсюда выбраться – я сейчас как раз собираюсь выходить, так что покажу вам дорогу.
Сверчков уверенно углубился в мебельный лабиринт, продолжая говорить:
– Я сюда хожу чуть ли не каждый день. Буквально как на работу. Понимаете, во многих предметах старинной мебели есть тайники, и если знать, как они открываются, можно найти много интересного. Иногда попадаются старинные монеты, мелкие статуэтки, безделушки, но чаще всего – письма, засушенные цветы или локоны… Вот и в этом комоде, возле которого вы меня застали, – сразу было видно, что в нем есть тайник. Но, как видите, я не нашел ничего достойного внимания… обычный локон… впрочем, я на пенсии, свободного времени у меня достаточно, и я провожу его в таких поисках, надеясь рано или поздно найти что-то по-настоящему ценное!
– Интересно! – Старыгин оживился. – А как же вы их находите, эти тайники?
– Опыт, батенька, опыт! – Сверчков напыжился, как сытый кот. – Я смотрю на вещь и вижу, что она от меня что-то прячет. Чувствую это по выражению ее лица, если можно так выразиться. Ну, допустим, немного выступающая деталь или несимметричный узор инкрустации… но больше, батенька, интуиция! Вот, смотрите! – Он остановился перед ореховым ломберным столиком и прищурил левый глаз. – Видите, здесь, на этом углу, вырезан узор в виде кедровой шишки?
– Допустим, – неуверенно согласился Старыгин, приглядываясь к резному декору.
– Ага, а с других сторон мы видим шишки пинии!
Дмитрий Алексеевич оглядел стол со всех сторон, но не заметил существенной разницы между узорами.
– Это не случайно! – Сверчков наклонился над столом, чуть ли не принюхиваясь к нему, и нажал пальцем на изображение кедровой шишки.
Щелкнула невидимая пружинка, и боковинка стола отскочила в сторону.
– Вот видите! – радостно воскликнул Василий Васильевич. –
Он пошуровал рукой в тайнике и вытащил оттуда стопку каких-то цветных картинок. Лицо его разочарованно вытянулось:
– К сожалению, батенька, прежний владелец прятал здесь не ценности и не исторические реликвии, а так называемые «парижские карточки» – порнографию позапрошлого века… что ж, оставим все, как было, пусть еще какой-то искатель сокровищ наткнется на этот тайник.
Он положил карточки на место, закрыл тайник и двинулся дальше, продолжая свою лекцию:
– Конечно, вас могут ввести в заблуждение «женатые» предметы…
– Какие? – удивленно переспросил Старыгин.
– «Женатые»! – повторил Василий Васильевич. – «Женатой» антиквары называют мебель, собранную из частей разных предметов. Например, к туалетному столику приделывают чужое зеркало. «Женатая» мебель среди специалистов не ценится, потому что в ней нет настоящей цельности, завершенности стиля… если же, наоборот, разобрать предмет мебели на несколько частей и продавать их по отдельности, скажем, отдельно комод и отдельно ящики, – такая мебель называется «разведенной». Она тоже не ценится…
Перед ними снова замелькали мебельные завалы. Вплотную притиснутые друг к другу буфеты, ряды комодов и бюро, стены из напольных часов в резных ореховых корпусах, декоративные ширмы, расписанные китайскими сюжетами, каминные экраны, секретеры…
– Тс-с! – Василий Васильевич внезапно остановился, схватив Старыгина за руку. – Опять она тут!
Впереди, в нескольких шагах от них, стояла высокая женщина средних лет, ярко, но безвкусно одетая. В руке у нее был перочинный нож, которым она злобно кромсала стенку орехового шкафчика.
– Я вас, кажется, предупреждал! – громко выкрикнул Сверчков и, подскочив к женщине, схватил ее за руку. – Я вас предупреждал, что, если еще раз встречу здесь, сдам в милицию!
– Отпусти! – завизжала женщина, пытаясь вырвать руку. – Отпусти, крыса антикварная! Не боюсь я твоей милиции! Они меня не тронут, я ведь ничего не украла…
– Тогда сдам хозяину, он тебя точно не отпустит!
Женщина вдруг горько зарыдала.
– В чем дело? – спросил Старыгин, подходя к ним. – Зачем вы это делаете? Неужели вам не жаль портить такие красивые вещи?
– Жаль?! – взвизгнула женщина, и глаза ее мгновенно высохли. – Да я их ненавижу! Глаза бы мои на них не глядели!
Старыгин опешил.
Женщина вытерла злые слезы и заговорила:
– У меня был старинный туалетный столик с зеркалом. Он принадлежал еще моей прабабке. За ним я причесывалась, приводила себя в порядок… пока не заметила, что зеркало высасывает из меня красоту и молодость!
– Как это? – недоуменно переспросил Старыгин.
– Очень просто! С каждым годом мое отражение в зеркале становилось все старее, все безобразнее, покрывалось сеткой морщин, утрачивало свежесть, а зеркало сияло как новенькое! Наоборот, оно становилось год от года все красивее! С каждым годом мои гости все чаще восхищались им… им, а не мной!