Клеменс Меттерних. Его жизнь и политическая деятельность

Инсаров Христиан

“Мы хотим сделать хорошее и благородное дело, – говорил Александр английскому уполномоченному лорду Стюарту. – Мы восстановим независимость Польши и дадим ей в государи либо одного из моих братьев, либо мужа моей сестры” (Ольденбургской герцогини). – “Я в этом не вижу независимости Польши”, – ответил Стюарт.

При таком настроении дипломатов заседания конгресса легко принимали очень бурный характер. Когда в первый раз Талейрану удалось попасть на одно из предварительных собраний, 6 октября, он заметил, что против принятого регламента возле немецкого министра Гарденберга сидит еще какой-то прусский чиновник, – как оказалось потом, это был Гумбольдт. Талейран сердито спросил: “А этот господин что делает здесь?” – “Гарденберг глух, – объяснил кто-то, – и Гумбольдт приставлен к нему в помощники”.

Талейран, хромой от рождения, топнул своей больной ногой и сказал: “Если недуг дает право на это, так я тоже требую себе помощника”. На этом заседании

должен был быть определен окончательный порядок занятий конгресса. Талейран в пику Пруссии потребовал, чтобы внесли в протокол как предварительное замечание, что конгресс будет руководствоваться постановлениями международного права. Это предложение вызвало бурную трагикомическую сцену: “Г-н де Гарденберг, – пишет Талейран, – встал и, опираясь кулаками на стол, начал кричать громко, как все люди, страдающие глухотою: “Нет, милостивый государь... международное право... это бесполезно. К чему говорить, что мы будем руководствоваться международным правом? Это само собою понятно!” Я ему ответил: “Если это понятно на словах, то будет понятнее на письме”. Г-н де Гумбольдт вмешался: “Какое дело до нас международному праву?” Я же ответил: “Оно дает вам возможность быть здесь”.

Талейран добился своего, а Генц, постоянный секретарь конгресса, вставая, сказал: “Господа, это заседание будет записано на страницах истории, но, конечно, не я стану его записывать...”

Вернемся теперь к Меттерниху.

Мы видели, что его первые действия были направлены против Талейрана. Он отлично знал его силу и боялся, что Талейран составит себе партию из мелких властителей Германии и Италии, с которыми у Австрии было немало спорных вопросов. Суждения Талейрана о Меттернихе в эти первые дни его пребывания в Вене тоже были проникнуты враждебным чувством. Он его называет в своих письмах “недорослем”, “человеком изворотливым, меняющим свои убеждения еженедельно”. Но скоро события их сблизили.

Главным желанием Меттерниха было поссорить Пруссию с Россией. С этой целью он выразил Александру намерение поддержать его в польском вопросе, но с условием, что тот, со своей стороны, потребует от Пруссии, чтобы она отказалась от своих завоевательных видов на Саксонию. Неизвестно, поддался ли Александр интриге Меттерниха, но достоверно то, что Меттерних сделал одновременно аналогичное предложение и Пруссии: он обещал помочь ей овладеть Саксонией, если она будет сопротивляться русским претензиям на Варшавское герцогство. Дабы еще больше запутать свою интригу, Меттерних дал понять Гарденбергу, что Александр не прочь разойтись с Пруссией, если Австрия согласится уступить ему Варшавское герцогство. Прусский министр увидел в этом факте измену со стороны Александра, давшего ему слово поддержать Пруссию, и при первой встрече вступил с ним в объяснение. Здесь и обнаружилась вся интрига, подстроенная Меттернихом. Результатом этого инцидента была бурная сцена между царем и австрийским министром, закончившаяся полной ссорой. Меттерних старался взвалить все на глухоту Гарденберга, не понявшего будто бы его слов, но Александр, отлично знавший приемы хитрого дипломата, не хотел верить его объяснениям. “Меттерних – единственный человек в Австрии, – говорил он, – который позволяет себе столь мятежный язык”. Александр не ограничился этими словесными порицаниями; он послал Меттерниху вызов. По тем или другим причинам дуэль не состоялась, но Александр и Меттерних перестали раскланиваться и, насколько это было возможно, избегали встреч.

Известие о ссоре между царем и Меттернихом обошло венское общество, вызывая шумные толки, о которых Талейран доносил и Людовику XVIII. Об этой ссоре говорил и Генц в вышеупомянутом письме к валахскому владетелю Караджа, но он ее объясняет, кроме политических причин, еще и мотивами частного характера.

Столкновение Меттерниха с Александром и Гарденбергом заставило его сблизиться с Талейраном. Результатом их совместных бесед, на которых присутствовал и английский уполномоченный, лорд Кастельри, было заключение 28 декабря 1814 года тайного договора между Австрией, Францией и Англией против России и Пруссии. Союзники обязались выставить каждый по 150 тыс. войска и назначить одного общего главнокомандующего. Война должна быть объявлена в случае, если Россия и Пруссия не согласятся на уступки. Особенно ликовал по этому поводу Талейран, которого всего два месяца тому назад не хотели даже допускать на предварительное заседание конгресса. “После Бога, – пишет он Людовику XVIII, – причины, вызвавшие эту перемену, заключаются в моих письмах к Меттерниху”. Этот секретный договор несколько месяцев спустя послужил поводом к новой сцене между Меттернихом и Александром. Когда Наполеон вернулся с острова Эльбы в Париж, он нашел текст договора в бумагах министерства иностранных дел и сейчас же послал копию с него императору Александру в Вену. Рассказывают, что царь позвал к себе Меттерниха и в присутствии Штейна спросил его, показав ему бумагу: “Известен ли вам этот документ?” Меттерних,

не изменившись в лице, молчал, подыскивая ответ. Когда он хотел заговорить, Александр прервал его словами: “Меттерних, пока мы оба живы, об этом предмете никогда не должно быть разговора между нами. Теперь нам предстоят другие дела. Наполеон возвратился, и поэтому наш союз должен быть крепче, чем когда-либо”. Потом он бросил бумагу в огонь. Но очень правдоподобно и предположение Гервинуса, что о тайном договоре Александр узнал еще во время конгресса. Этим, может быть, следует объяснить уступчивость, которую он проявил, согласившись отдать часть Варшавского герцогства Австрии и Пруссии. Последняя, со своей стороны, оставила саксонскому королю часть его территории.

Такому концу переговоров много способствовали и горячие порицания, которые были вызваны в английском парламенте поведением союзников в Германии. Особенно негодовала палата общин на князя Репнина, который, не дожидаясь решения конгресса, хотел отдать занятую русскими войсками Саксонию Пруссии.

Венский конгресс тянулся почти шесть месяцев, но делам была посвящена только незначительная часть этого времени. Остальные часы делегаты проводили на охоте, концертах и балах, что заставило принца де Линя сказать: “Le congres danse, mais ne marche pas” [6] .

6

Конгресс танцует, но не идет (фр.)

По случаю конгресса в Вену приехало множество королей, королев, наследных принцев и великих княгинь. Здесь был и вюртембергский король, дородность которого вошла в пословицу, – в его столе была сделана вырезка, в которую он помещал свой живот, и словоохотливый король Баварии, и склонный к хлебным напиткам датский владетель, и вызывающий всеобщее отвращение своим изуродованным лицом гессенский курфюрст. В той же самой юмористической газете, в которой была помещена карикатура на Талейрана, находим следующие характеристики: датский король – trinkt fur alle (пьет за всех), вюртембергский – isst fur alle (ест за всех), прусский – denkt fur alle (думает за всех), баварский – spricht fur alle (говорит за всех), русский император – liebt fur alle (любит за всех) и, наконец, австрийский император – zahlt fur alle (расчитывается за всех).

О роскоши, которой отличались все эти празднества “в честь мира и любви”, можно судить по тому факту, что они обходились обедневшей австрийской казне ежедневно в 250 тыс. гульденов. Во время одного из этих празднеств пришла в Вену страшная весть о возвращении Наполеона с острова Эльба. Все разногласия были забыты. Меттерних и Александр I после трогательной сцены примирения принялись за составление плана общих действий.

Исход новой войны союзников с Наполеоном известен: он был разбит при Ватерлоо, и на этот раз окончательно. Иностранные войска нахлынули в Париж и заняли дворцы, в которых еще недавно раздавались приказания Наполеона. “Вчера, – пишет Меттерних из Парижа своей дочери Марии, – я обедал у Блюхера, который остановился со своим штабом в Сен-Клу. Он живет в этом прекрасном дворце, как гусарский генерал, и курит вместе со своими адъютантами там, где мы видели двор императора в его полном блеске. Я обедал в зале, где так часто беседовал с Наполеоном. Немецкие военные портные расположились в зале спектаклей, а музыканты одного стрелкового полка удят золотые рыбки в бассейне замка. Когда мы гуляли по небольшой галерее, старый маршал начал говорить: “Нужно было быть сумасшедшим, чтобы бросить всю эту прелесть и отправиться воевать в Москву!” – Глядя с балкона на громадный город, сверкавший своими куполами при солнечном закате, я подумал: это солнце и этот город будут еще существовать, когда о Наполеоне, о Блюхере и, тем более, обо мне – останутся только одни воспоминания”.

Взятый в плен англичанами Наполеон в это время приближался к скалистым берегам острова Св. Елены. Но его образ продолжал владычествовать на нашем полушарии не только в свежих еще воспоминаниях людей, но и в событиях, разыгравшихся на почве созданных им перемен в политической и общественной жизни Европы. Как бы ни было проникнуто деспотическим духом правление Наполеона, он оставался до последней минуты в глазах европейских монархов “воплощением Революции”. После его падения нужно было еще уничтожить и надежды на политическое обновление, посеянные двадцатипятилетним соприкосновением Европы с революционной Францией.

Революции нужно было противопоставить контрреволюцию. Во главе последней и выступил Меттерних. В стремлении к своей цели он встречал только одно препятствие, которое следовало прежде всего уладить. Оно заключалось в личности, сильно выдвинувшейся в последней кампании против Наполеона и считавшейся отчасти оплотом европейских либералов. Мы имеем в виду императора Александра I. К счастью для австрийского канцлера, царь сам переживал в эту эпоху внутреннюю реакцию, сблизившую его с Меттернихом.